Виктория Хислоп - Остров

Последние слова вырвались у нее сами собой, но у Катерины были серьезные основания к опасениям. В прошлом уже случалось такое – вновь прибывшие пытались покончить с собой, и некоторым это удалось.

– Нет, я в порядке. Вообще-то, я просто заснула… Но спасибо, что беспокоились обо мне. Входите, а то дождь на улице. – Мария распахнула дверь и отступила в сторону, чтобы впустить женщин.

– Я должна вас познакомить. Это Элпида Контомарис.

– Кирия Контомарис… Мне хорошо знакомо ваше имя. Вы были лучшей подругой моей матери.

Женщины пожали друг другу руки.

– Вы так похожи на свою мать, – сказала Элпида. – И вы почти такая же, как на тех фотографиях, что у нее были, хотя много времени прошло. Я очень любила вашу матушку, она была действительно лучшей подругой в моей жизни.

Катерина окинула взглядом комнату. Она выглядела точно так же, как несколько часов назад. Коробки Марии стояли нераспакованными, ясно было, что девушка не сделала даже попытки открыть их. Это все еще был дом умершего человека. Все, что увидела Элпида Контомарис, – это растерянную молодую женщину в голой, холодной комнате, в то время дня, когда большинство людей едят теплый ужин и предвкушают знакомый уют собственной постели.

– Послушайте, почему бы вам не переночевать сегодня у меня? – мягким тоном спросила Элпида. – У меня есть свободная комната, так что вы никого не обеспокоите.

Мария невольно содрогнулась. Убитая всей ситуацией и сыростью дома, она не колеблясь приняла приглашение. Она помнила дом Элпиды, мимо которого они проходили днем, и женским взглядом отметила и кружевные занавески на окнах, и прочие мелочи. Да, там она хотела бы провести эту ночь.

Несколько следующих ночей Мария тоже провела в доме Элпиды Контомарис, а днем ей приходилось возвращаться в то место, которому предстояло превратиться в ее собственный дом. Мария усердно трудилась над его преображением, отмывая стены и перекрашивая входную дверь в яркий, свежий зеленый цвет, напоминавший ей скорее о ранней весне, чем о поздней осени. Она распаковала свои книги, фотографии и несколько небольших картин, повесив их на стену, потом отутюжила вышитые хлопчатые скатерти и накидки, закрыв ими стол и удобные кресла, которые отдала ей Элпида, решив, что ей они больше не нужны. Еще Мария соорудила полку, где расставила банки с сухими травами, и превратила еще недавно грязную кухню в место, недоступное для микробов, потому что отскоблила ее до блеска.

Первый мрачный день упадка духа и отчаяния остался позади, и, хотя Мария еще много недель постоянно думала о том, чтó потеряла, она начала думать и о будущем. Размышляя о том, какой могла бы стать ее жизнь с Маноли, Мария задумывалась и о том, как бы он пережил трудные времена. Хотя ей не хватало жизнерадостности Маноли и его способности шутить в любой ситуации, она даже представить себе не могла, как бы он вынес превратности судьбы, свались они на него. Мария лишь раз в жизни попробовала шампанское, на свадьбе своей сестры. И после первого глотка, вызвавшего яркие ощущения, пузырьки улетучились, и Мария подумала, не мог ли стать ее брак с Маноли чем-то в этом роде. Но теперь ей было не узнать этого, и постепенно Маноли стал занимать все меньше и меньше места в мыслях Марии, и она едва ли не разочаровывалась в самой себе, видя, как ее любовь день за днем испаряется. Маноли не был частью того мира, к которому она теперь принадлежала.

Мария рассказала Элпиде о своей жизни после того дня, как ее мать уехала на остров: как она заботилась об отце, как ее сестра вышла замуж в хорошую семью, как за ней ухаживал Маноли и она обручилась с ним. Мария говорила с Элпидой так, словно та была ей родной матерью, и пожилая женщина согревала девушку, которую давно знала по описаниям Элени, за много лет до их реальной встречи.

Проспав встречу с врачом в первый день, Мария позже на той же неделе отправилась на прием к доктору Лапакису. Он записал ее симптомы, зарисовал расположение пятен на схеме тела, сравнивая свои наблюдения с тем, что прислал ему доктор Киритсис, и отметил, что на спине появились новые повреждения. Это его встревожило. Пока что Мария пребывала в добром здравии, но случись что, и его первоначальные надежды на ее долгую жизнь могли развеяться.

Три дня спустя Мария отправилась на встречу с отцом. Она знала, что Гиоргис всегда отплывает без десяти девять, чтобы привезти на остров доктора Лапакиса, и минут через пять она уже увидит вдали его лодку. Но потом Мария разглядела, что на борту три человека. Это было необычно. На секунду она даже подумала, что это, может быть, Маноли, решивший нарушить все запреты и приехать повидать ее. Но когда лодка подошла ближе, Мария поняла: в ней сидит Киритсис. У Марии замерло сердце, потому что этот стройный седовласый врач ассоциировался у нее с надеждой на исцеление.

Когда лодка мягко ударилась о причал, Гиоргис бросил Марии канат, и та ловко обвязала его вокруг столбика, как делала это тысячу раз. А Гиоргис, хотя и тревожился за свою дочь, постарался это скрыть.

– Мария… Как я рад тебя видеть. Посмотри, кого я привез. Это доктор Киритсис.

– Я и сама вижу, отец, – добродушно откликнулась Мария.

– Как вы себя чувствуете, Мария? – спросил Киритсис, проворно выскакивая из лодки.

– На все сто процентов хорошо, доктор Киритсис. Я никогда и не чувствовала себя иначе, – ответила Мария.

Доктор остановился, чтобы всмотреться в Марию. Эта молодая женщина казалась здесь совершенно не на своем месте. Она была столь совершенной и столь несовместимой с этим островом.

Никос Пападимитриу вышел на берег, чтобы приветствовать двух врачей. Мария осталась, чтобы поговорить с отцом, а трое мужчин исчезли в туннеле. Прошло четырнадцать лет со времени последнего визита Николаоса Киритсиса, и перемены на острове изумили его. Тогда ведь ремонт старых домов едва начинался, но результат превзошел все его ожидания. Когда же они добрались до госпиталя, изумление доктора еще более возросло. Старое здание осталось таким же, как было, но появилось и второе, по размерам не меньше старого. Киритсис помнил о планах, висевших на стене кабинета Лапакиса много лет назад, и сразу понял, что все замыслы врача осуществились.

– Просто потрясающе! – воскликнул он. – Все сделано! Точно так, как ты хотел!

– Но лишь ценой пота, крови и слез, могу тебя заверить. И в основном они принадлежали вот этому человеку, – ответил Лапакис, кивая в сторону старосты острова.

Пападимитриу ушел, а Лапакис с гордостью провел Киритсиса по всему новому зданию. Палаты в новом крыле имели высокие потолки и огромные окна. Зимой их закрывали крепкие ставни, а толстые стены оберегали пациентов от стука дождя и крика чаек, летом же окна открывали, чтобы впустить мягкий ветерок, дувший снизу, с моря.