Виктория Хислоп - Остров

– Может быть, твой брат все это просто вообразил. Если бы Маноли и Анна стали любовниками, Маноли уж точно не стал бы ужинать с Андреасом, так ведь?

– Почему же нет? Как раз наоборот, если бы он перестал приходить, подозрений стало бы больше.

Фотини была права. Анна тратила много времени на то, чтобы к вечеру быть безупречно причесанной, иметь свежий маникюр, она надевала самые красивые платья и играла двойную роль – хорошей жены перед мужем и доброжелательной хозяйки дома перед его двоюродным братом. Она без труда справлялась с ситуацией, и можно было не опасаться, что она случайно бросит на Маноли кокетливый взгляд или обронит лишнее словечко. Для Анны подводные течения лишь добавляли удовольствия от игры на воображаемой сцене и остроты ощущений. А когда приходили родители Андреаса и напряжение возрастало, Анна еще сильнее наслаждалась своей тайной.

– Тебе понравилось, как прошел вечер? – спрашивала она Андреаса позже, в темноте супружеской спальни.

– Да, а что?

– Просто так спросила, – отвечала Анна, а когда они начинали заниматься любовью, она ощущала тяжесть тела Маноли и слышала его низкие стоны.

И почему бы Андреас стал в чем-то сомневаться? Он засыпал во тьме комнаты с закрытыми ставнями, молчаливый и спокойный, – неожиданная жертва страсти Анны к другому человеку, мужчине, с которым она могла предаваться наслаждениям лишь при дневном свете.

Анна не видела в этой ситуации ничего противоестественного. У нее ведь не было выбора – Маноли появился в ее жизни совершенно неожиданно, и ее реакция на него была стихийной. Свобода воли никакой роли во всем этом не играла, и Анне даже в голову никогда не приходило, что могло быть иначе. Присутствие Маноли электризовало ее, заставляло шевелиться все волоски на ее теле, вызывая острое желание ощутить его прикосновение. По-другому и быть не могло. Она говорила себе: «Я не могу с этим справиться», и в те дни, когда Андреас уезжал на самые дальние участки, причесывалась особенно старательно и ждала Маноли к обеду в своей кухне. «Я ничего не могу с этим поделать».

Маноли был кровным родственником ее мужа. И обладай Анна всей силой воли мира, она не смогла бы прогнать его. Она попалась в ловушку, но была не из тех жертв, что жалуются, а Андреас, хотя все и происходило под крышей его дома, даже в малой мере не подозревал того, что Анна предает мужа в его же постели, а их венчальные короны становятся свидетельством ее вероломства.

Андреас совершенно не задумывался о Маноли. Он был рад тому, что кузен вернулся наконец из своих путешествий, но предоставил заботы о нем своей дорогой матушке, которую ужасно тревожило то, что племяннику уже за тридцать, а он до сих пор не женат. Андреас сожалел о том, что намечавшийся брак с сестрой его жены наткнулся на столь непреодолимое препятствие, но думал, что рано или поздно двоюродный брат найдет другую подходящую женщину и приведет ее в семью. Что касается Элефтерии, она, конечно, жалела о том, что милая невеста ее племянника исчезла из их жизни, но еще больше ее беспокоили смутные подозрения о неких отношениях между Маноли и женой сына. Но ничего определенного она не замечала и иной раз говорила себе, что все это лишь плод ее воображения. Все казалось неуловимым, как тень пробежавшего облачка.

Мария с содроганием думала о том, как могла вести себя Анна. Ее сестра ведь никогда не осторожничала, и вряд ли что-то могло ее изменить. Но по-настоящему Мария тревожилась не из-за Анны, а из-за того, как все это могло отразиться на их отце. Ему ведь и без того немало досталось.

– Неужели ей не стыдно? – пробормотала она.

– Не уверена, что она вообще на это способна, – ответила Фотини.

Женщины попытались говорить о другом, но разговор постоянно сворачивал на непорядочность Анны. Подруги рассуждали о том, как долго все это может продолжаться, наверное, когда Анна вдруг бросит на Маноли неосторожный взгляд и заставит Андреаса на мгновение замереть и задуматься. Прежнее чувство Марии к Маноли мало-помалу испарилось. И теперь она думала лишь о том, что не в силах что-либо изменить.

Стоял уже конец октября. Зимние ветра набирали силу и вскоре станут пронизывать насквозь даже самые толстые пальто и самые плотные шерстяные шали. Марии начало казаться, что невежливо заставлять доктора Киритсиса подолгу стоять на берегу, но мысль о том, чтобы отказаться от разговоров с ним, казалась ей невыносимой. Ей нравилось разговаривать с этим человеком. У них никогда не иссякали интересные темы, хотя Мария и чувствовала, что сама она может сказать мало интересного. Она поневоле сравнивала эти беседы с тем, о чем они говорили с Маноли. Ее жених постоянно подшучивал и кокетничал, но в разговорах с доктором Киритсисом не было и намека на флирт.

– Мне хочется понять, каково это на самом деле – жить здесь, – сказал однажды доктор, когда ветер завывал вокруг них.

– Но вы же видите остров каждую неделю. Вы должны знать его так же хорошо, как и я, – недоумевая, ответила Мария.

– Я смотрю на него, но я его не вижу, – возразил доктор. – Мне доступна только внешняя сторона. Это совсем не то.

– Может быть, вы хотели бы зайти ко мне домой выпить кофе?

Мария мысленно время от времени уже произносила эти слова, но, когда они сорвались с языка, девушка с трудом узнала собственный голос.

– Кофе? – Киритсис отлично все расслышал, но повторил последнее слово, просто чтобы сказать что-нибудь в ответ, не молчать.

– Хотите?

Выглядело это так, словно Мария внезапно выдернула доктора из неких мечтаний.

– Да, думаю, мне бы хотелось.

Они вместе прошли через туннель. И хотя были врачом и пациенткой, шли бок о бок, как равные. Оба сотни раз миновали эту венецианскую стену, но на этот раз путешествие казалось совершенно другим. Киритсису уже много лет не доводилось вот так идти по улице рядом с женщиной, а Мария, шагая рядом с мужчиной, который не был ее отцом, вдруг ощутила застенчивость, какой не испытывала с самого детства. Кто-то мог увидеть и сделать неверные выводы. «Он доктор!» – хотелось отчаянно закричать Марии, защищаясь от сплетен.

Она быстро повела Киритсиса через небольшой переулок, начинавшийся вблизи туннеля, и они вошли в ее дом. Мария принялась готовить кофе. Она знала, что у Киритсиса мало времени, и ей не хотелось, чтобы он опоздал к началу приема больных.

Пока Мария хлопотала, собирая на стол сахар, чашки и блюдца, Киритсис осмотрел комнату. Здесь было куда уютнее и наряднее, чем в его собственной маленькой квартирке в Ираклионе. Он отметил и вышитую скатерть, и фотографию молодой кирии Петракис с Марией и еще одной девочкой. Увидел аккуратный ряд книг на полке, банки и кувшины с сушеными травами, пучки лаванды, сохнувшие под потолком. Увидел порядок и домовитость, и все это согрело его.