Джеймс Клавелл - Гайдзин. Том 1

– Андре с огромным удовольствием сыграет для нас.

– А, так значит Андре всегда должен слушаться приказов, да? Тогда я должна повелеть вам, мсье министр, отпустить его на этот раз… и меня тоже, мне пора в кровать. – Она поднялась на ноги, ощущая легкую слабость в коленях. Они окружили ее, громко протестуя. – Но я здесь завтра и по крайней мере на три следующих дня. – Она протянула руку Андре, улыбнувшись ему особой улыбкой. – Теперь вы свободны и можете идти, я повелеваю вам охранять наши интересы.

– Вы можете положиться на меня, Анжелика.

– Последний бокал…

Она дала уговорить себя взять бокал с собой, и они проводили ее, чтобы убедиться, что окна и новые ставни в ее будуаре и в спальне крепко заперты.

– После того как вы были здесь в прошлый раз, мы решили заменить все ставни в миссии. – Вервен снова повторил то, что уже говорил ей раньше за столом, его редкие пряди лежали косо, и он пьяно улыбался. – Даже во время шторма на прошлой неделе ни одна не стучала. – Все глаза отметили прозрачный зеленый пеньюар и ночную рубашку, разложенные на постели, которая была зазывно приоткрыта плотнотелой горничной, мрачно наблюдавшей за ними и явно ожидавшей, когда они уйдут. Приглушенный свет ламп, размытые в алкогольном тумане очертания делали комнату еще более манящей, а ее еще более обольстительной.

Новые неохотные пожелания спокойной ночи и приятных сновидений, и потом женщины остались одни, заперев на засов дверь в коридор. А Со раздела ее, расчесала ей волосы и убрала платье с кринолином в глубокий шкаф, где висела другая одежда, а белье уложила в комод, и все это время Анжелика со счастливым видом напевала про себя, довольная, что осталась здесь, успокоенная насчет завтрашнего дня, ликуя в душе, что ей так легко удалось остаться одной и что пожар и землетрясение не только не причинили вреда никому из них и не помешали ее плану, но даже наоборот все упростили.

Я помирю Малкольма и Джейми, это плохо, что они отдалились друг от друга, думала она в приятном возбуждении, жажда еще давала себя знать, но совсем не сильно и вина было довольно. Как я благодарна Богу за Андре. Интересно, как выглядит эта Ёсивара и его девушка. Я попрошу его рассказать мне о ней, и мы сможем вместе смеяться…

– Спокойной ночи, мисси. – Слова А Со прервали течение ее мыслей. Китаянка грузно направлялась к софе в будуаре. Последний раз, когда ее горничная спала там, даже с закрытой дверью в спальню, храп ее был оглушительным и еще больше растревожил ее.

– Нет, А Со, нет спать здесь! Ты уходить, вернуться чоп чоп с кофе, утром, хейа?

Женщина пожала плечами.

– Спокойной ночи, мисси.

Анжелика заперла за ней дверь и в теплом свете, наконец-то совершенно одна, в мире и покое, лениво закружилась, мурлыча про себя мотив вальса. Через мгновение ухо ее уловило приглушенные звуки фортепиано. А, это Анри, подумала она, узнавая его манеру. Он хорошо играет, лучше, чем Вервен, но с Андре его не сравнить. Шопен. Мягкий, тонкий, романтичный.

Она раскачивалась в такт чудесной мелодии, потом заметила себя в высоком зеркале. Секунду-другую она рассматривала себя, поворачиваясь то одной, то другой стороной, потом приподняла груди, как они это часто делали с Колеттой, выпячивая их так и эдак, чтобы посмотреть, в каком положении они выглядели более обворожительно, в каком – менее.

Глоток шампанского, шипучие пузырьки покалывали язык, музыка и вино кружили голову. Внезапный взволнованный порыв, и она уронила пеньюар с плеч, потом медленно потянула ночную рубашку все выше и выше, заигрывая с отражением в зеркале, восхищаясь ногами, лоном, бедрами, грудью и вот уже совершенной наготой той, другой особы, принимая то одну позу, то другую, пользуясь скомканной рубашкой, чтобы скрыть и чтобы обнажить.

Еще один глоток шампанского. Потом она обмакнула в вино палец и смочила им напрягшиеся соски – она читала, что так делали великие парижские куртизанки, используя иногда сладкое «Шато д’Икем» там и в других местах. Любопытно, что две наши самые знаменитые куртизанки в столице мира – англичанки.

Она хохотнула про себя, вся во власти ночи, музыки и вина. Когда я рожу одного или двух сыновей, и мне будет, скажем, двадцать один и у Малкольма появится любовница, а я буду готова для своего особого, неповторимого любовника, именно это я сделаю в первую очередь – для его удовольствия и для своего, а перед этим – для удовольствия Малкольма.

Еще глоток, потом еще, потом остальное, томно слизнув последнюю каплю, потом, глядя в зеркало, она пробежала язычком по бокалу, играя с ним. Снова короткий хохоток. Она поставила бокал на туалетный столик, он покатился и упал на ковер, но она не заметила этого, слух ее был настроен только на Шопена и его томящуюся в самой глубине страсть – глаза не отрываясь смотрели в зеркало, теперь отраженный образ был совсем рядом, бесстыдно близко.

Она лениво подалась вперед и увернула фитиль лампы, тени стали мягче, потом отодвинулась немного. Девушка в зеркале все еще оставалась там, очаровательная, полная неги и сладострастия. Пальцы ожили словно сами по себе и отправились путешествовать по телу, скользя, поглаживая, сердце забилось быстрее, трепеща от растущего наслаждения. Глаза закрылись. Она представила Малкольма, высокого, сильного, очень сильного, сладкопахнущего, вот он ведет ее в спальню, кладет поверх покрывал, ложится рядом, такой же нагой, как она, его пальцы всюду порхают по ней, лаская.

Ори тихо открыл дверь шкафа в соседней комнате, бесшумно прошел вперед и теперь стоял глубоко в тени рядом с полутокрытой дверью, наблюдая за ней. Сердце тяжело стучало у него в ушах. Ему было легко спрятаться среди коробок и висящих платьев и кринолинов, легко было скользнуть еще дальше вглубь, сделавшись невидимым, когда горничная открыла дверцу шкафа и потом опять закрыла ее. Легко было услышать, как запираемый засов звякнул в последний раз, и определить, когда Анжелика осталась по-настоящему одна.

В полутьме спальни она лежала на простынях, глаза закрыты, мелко вздрагивая время от времени, лицо в тени, часть тела в тени, тени танцевали, когда движение воздуха в комнате играло крошечным огоньком. Ему казалось, что он ждет целую вечность. Беззвучно он вступил из тьмы на порог. Дверь со щелчком закрылась за ним. Далекая музыка оборвалась. Ее глаза открылись, посмотрели в его сторону, и она увидела его.

Какое-то чувство подсказало ей, что это был он – убийца с Токайдо, отец ребенка, которому никогда не суждено родиться, надругавшийся над ней, но не оставивший в памяти никакой боли или ощущения насилия, лишь эротические фантазии, сон, перемешавшийся с явью – и что она был беззащитна и сегодня ночью он убьет ее.