Николя Барро - Однажды вечером в Париже

Я откинулся на спинку сиденья и смотрел в окно – мимо пронесся обелиск; сенегалец, непрерывно сигналя, проскочил на красный.

Какой-то прохожий в ужасе шарахнулся в сторону – я успел увидеть разъяренную физиономию, она мелькнула в окне и исчезла.

– Старый человек! Думает, улица его собственность, – невозмутимо пояснил мой фаэтон. – Мы почти успеть на зеленая. – Не сбавляя скорости, он обернулся ко мне – машина вошла в рискованный вираж. – У нас в доме пословица, у нас говорят: старый человек, сиди хижина, а то лев тебя кушать.

– У нас говорят: водитель, всегда смотри туда, куда едешь, – находчиво парировал я, хоть и чувствовал себя довольно неуютно.

– А-а! Ха-ха! Добрый душа. Ты говорить очень весело. – И он расхохотался во все горло, как будто услышал невесть какую остроумную шутку. Но все-таки стал смотреть на дорогу.

Мы уже выехали на многополосную улицу Ройяль, где машины тянулись непрерывным потоком. Наконец выбравшись из него, свернули на менее оживленную Сент-Оноре. Я облегченно вздохнул и откинулся на спинку сиденья.

Линда Леблан, чуть ли не единственный человек в мире, который мог абсолютно точно сказать, где сейчас находится Мелани, работала в баре какого-то старого парижского гранд-отеля. В отличие от людей по фамилии Фонтен, старых гранд-отелей в Париже совсем немного.

Конечно, не исключено, что надо искать в «Мерис», «Фуке» или «Плаза Атене», но в тогдашней ситуации я с тем же успехом мог попытать счастья и в «Рице», где бар «Хемингуэй», по крайней мере, мне хорошо знаком.

Еще несколько минут – и мой таксист затормозил на Вандомской площади.

Взглянув на часы, сенегалец удовлетворенно хмыкнул:

– Хороший быстро, да?

Он получил самые щедрые чаевые, какие я давал в жизни.

В баре «Хемингуэй» в этот час было еще довольно тихо. Я на минуту задержался у входа, обшаривая взглядом помещение. Бармен за стойкой самозабвенно встряхивал шейкер, потом вылил содержимое – розового цвета – в высокий бокал, украсил насаженным на палочку ломтиком какого-то фрукта.

Возле стойки стояли две официантки. Одна из них подошла упругой походкой, как только я уселся за столиком под фотографией Хемингуэя, где он в своем доме на Кубе сидит за пишущей машинкой.

Я сразу ее узнал. Молодая женщина с гладкими темными волосами, убранными в высокую прическу. Это ее Аллан Вуд сравнил с балериной.

Она улыбнулась заученно-приветливой улыбкой:

– Добрый вечер, мсье. Что вам принести?

Я подался вперед, чтобы разглядеть надпись на бедже.

«Мелинда Леблан». Линда. Бинго!

«Спасибо, Мелинда», – явственно послышался мне голос Аллана Вуда, и в голове зашумело.

– Мсье? – Мелинда смотрела на меня вопросительно. – Так что вы хотели бы?

Я подпер подбородок руками и некоторое время молча смотрел на нее снизу.

– Как насчет адресочка? – спросил я наконец.

Когда я назвал оторопевшей Мелинде Леблан свое имя, улыбка с ее лица исчезла.

– А-а, так, значит, это вы! – Прямо скажем, радости в ее голосе не слышалось, и я смутился:

– Да. Я самый и есть. А вы подруга Мелани Фонтен, не правда ли?

Она едва заметно кивнула.

– Слава богу. – Я облегченно вздохнул. – Послушайте, вы должны дать мне адрес Мелани. Я уже несколько недель ее ищу.

Линда смерила меня холодным взором:

– Я вам ничего не должна. Видите ли, я не думаю, что Мелани вообще захочет вас видеть. После всего, что она пережила из-за вас.

– Захочет! – яростно выдохнул я. – Я хочу сказать… нет… Боже милостивый, я понял, что вы имеете в виду… Но все это было ужасным недоразумением. Я же ничего не сделал. Пожалуйста, помогите мне!

– Так-так… А вот по версии Мелани, все было совсем по-другому, – сурово возразила Линда.

– А вы мою версию выслушайте, – потребовал я. – Прошу вас. Уделите мне десять минут, я все объясню. Я должен поговорить с Мелани, просто поговорить. Я… о господи, неужели вам не понятно? Я люблю вашу подругу.

Любовь – безотказный аргумент. С минуту Линда сверлила меня взглядом и, по-видимому, раздумывала, проявить милосердие или остаться неумолимой.

Но вот она вернулась к стойке, о чем-то коротко переговорила с барменом и сделала мне знак идти за ней.

Ох как не просто оказалось заставить эту брюнетку с аккуратной строгой прической поверить в мою порядочность и честные намерения, мне пришлось пустить в ход все свое умение убеждать, прежде чем я наконец вытянул из нее бесценный адрес. Я добился и обещания, что она ни единым словом не обмолвится Мелани.

Наш разговор с Линдой продолжался с четверть часа, мы спорили тихо и яростно, сидя в холле, в нескольких шагах от двери бара «Хемингуэй». Довольно скоро выяснилось, что об Аллане Вуде Линда отнюдь не высокого мнения. Мелани, впрочем, не сказала подруге, что Солен Авриль ее родная сестра, однако призналась, что без памяти влюбилась в хозяина «Синема парадиз», а он, как форменный негодяй, через каких-то пару дней после их первого свидания связался с другой женщиной – об этом она подруге рассказала.

– Несколько недель у Мелани не было ничего другого на уме: все о нем да о нем – о хозяине кинотеатра, необычайно милом молодом человеке, с которым она не решалась заговорить первой. Я-то как рада была, когда наконец он сам догадался с ней познакомиться, этот недотепа… ой, извините!

– Пустяки. Рассказывайте дальше!

На другой день после нашего с Мелани первого свидания Линда приехала и вернулась в свою квартиру, в доме на улице Бургонь, где ее ждала подруга, а также веселый и довольный жизнью кот, завтрак и потрясающая новость.

О, я так хорошо помнил нерешительный взгляд Мелани, когда мы стояли у ворот, ее колебания – у меня ведь даже на мгновение появилась надежда, что она спросит, не хочу ли я зайти. Но квартира была чужая, подруга на другое утро должна была вернуться из поездки. Так что Мелани с тайным сожалением простилась со мной во дворе. Потом она исчезла, и след ее затерялся.

– Через неделю она приехала из Ле-Пульдю, и тогда она была уже сама не своя от горя, – продолжала Линда. – Все было кончено. Хозяин кино нашел себе другую. Во всяком случае, Мелани так сказала. Ну кому могло прийти в голову, что все несчастье произошло из-за какой-то дурацкой фотографии и статьи в газете? А еще из-за тяжелой психологической травмы, которую Мелани пережила в юности. Она представила всю историю так, будто ей действительно изменили, и никаких сомнений нет. Как бы то ни было, она плакала навзрыд, когда пришла ко мне. И сказала, что никогда в жизни больше не переступит порога проклятой киношки.

Линда сокрушенно покачала головой:

– Я пробовала ее переубедить, уверяла, что ей все-таки надо пойти поговорить с вами, выяснить все до конца. Но ответ был один: она, дескать, отлично знает, к чему приводят подобные объяснения. Она говорила, что все это уже пережила однажды. Она расстроилась вконец. И я решила, что лучше всего не приставать к ней с советами. Как бы я могла предположить, что Солен Авриль ее сестра? Я не знала даже, что у нее вообще есть сестра! Мелани очень не любит говорить о своем прошлом.