Эмир Кустурица - Сто бед (сборник)

– Ну что, козлы! Видите меня? Очко играет? Эй, толстожопые, вы там все оглохли или что?

Я, как договорились, спрятался под прилавком, потянув за собой официантку.

Бимбо и вся его банда тут же выскочили. Но вот незадача: сразу же поскользнулись и растянулись на полу. Вышедший из туалета Недо схватил первый попавшийся стул, разбил его о чью-то спину, а потом спокойно и методично переломал остальную мебель о хребты лежащих. Или о головы, стоило кому-нибудь из бандитов приподняться и попытаться встать на ноги. Стулья разваливались, щепки летели во все стороны, официантка непрестанно хихикала…

Все, кто пытался встать, горько пожалели об этом. Повернувшись к Бимбо, Недо за ноги поволок его к лестнице. Башмаки бандита скользили по полу, как автомобильные покрышки по заснеженной дороге. Затем кузен схватил его за уши и потащил в подвал, чтобы забрать деньги. В тот же миг я выскочил из-под прилавка и от ужаса принялся кричать – вроде того, как недавно вопил Недо в кухне Цело со светловолосой цыганкой. Заметив, что кто-нибудь из бандитов делает попытку шевельнуться, я страшно орал и бил без разбору. Тут голозадый присел, чтобы раздеть одного из лежащих. Не задумываясь, я тут же принялся колошматить его:

– Вот тебе, получай! Короче… сам знаешь!

– Никогда бы не подумал, что в Сараеве столько кабаков! – сказал я Недо, когда мы с ним выходили из кафе «Свракино село».

Мы не пропустили ни одной забегаловки, таверны или кафе и отовсюду уходили с почестями. Везде я на каждый стол заказывал «буль-буль»…

Мы вошли в кафе «Старая башня» в Илидже. Я по-прежнему командовал своим кузеном, который был старше меня. И, что самое странное, он мне повиновался.

– Гони бабки! Все! – приказал я.

– Нет, братец, прошу тебя… Что мы будем делать, если все промотаем?

– Плевать!.. Я свободный человек!

– Тебе всего тринадцать!

– Я выпить хочу! Гарсон! Спроси у всех этих людей, что они будут!

– Прошу тебя… не надо…

Присутствующие зааплодировали, вероятно решив, что таким образом я выражаю благодарность. Я едва держался на ногах… Вытащив деньги и заказав угощение для всех, я, спотыкаясь, двинулся в туалет, чтобы в очередной раз проблеваться…

«Ишь ты, – бормотал я, – туалет теперь не там, где я его оставил пятнадцать минут назад…»

Я продолжал спускаться по узкой лестнице, вошел в тесный коридор, оказался в чреве земли. Яркий свет подвальных фонарей заставил меня заморгать.

В глаза мне хлынул нестерпимый свет. Еще несколько шагов – и свет растворился во мраке. Я увидел плюшевый занавес и небольшую сцену за ним. Под мелодию аргентинского танго на сцене появилась женщина с огромной задницей, которой она поводила из стороны в сторону. Потом, вероятно следуя какому-то тайному ритуалу, двое мужчин смачно отпечатали по поцелую на каждой ее ягодице и простерлись перед ней ниц, словно перед божеством. Вдруг она затянула песню, под звуки которой карлик достал большой гвоздь и показал его толпящимся возле сцены зрителям. Раздался гром аплодисментов. Карлик вбил гвоздь в деревянный забор. Не прекращая пения, женщина демонстративно нацеливалась задницей на гвоздь.

– «Свою любовь тебе отдам… Устроим вечером бедлам. Бедлам, бедлам!»

Публика бесновалась, ритмично скандируя:

– Бедлам! Бедлам! Бедлам!

Женщина попятилась задом, прижалась к изгороди, и гвоздь исчез между ее ягодицами.

– «Свою любовь тебе отдаааам», – пела она.

Среди публики воцарилось молчание. На мгновение лицо женщины исказилось гримасой, но тут же расплылось в торжествующей улыбке. Затем она повернулась к нам задницей, и каждый смог увидеть торчащий между двумя полусферами гвоздь. Последняя лучезарная улыбка осветила гвоздь программы – очередную победу ягодиц.

Температура падала, хотя столбик термометра не опускался так низко, как в прошлом году. С сибирскими холодами в Сараеве было покончено. Наступили выходные, через кухонное окно я следил за замерзающими на лету каплями дождя. По возвращении из больницы Брацо и Азра узнали правду, которую я старательно скрывал от них: что они находились так близко друг от друга в то время, когда полагали, что очень далеко. Брацо лежал на диване в кухне, Азра – на кровати в спальне.

Я разогрел приготовленный соседкой обед и накрыл на стол, как в ресторане. Пусть получат удовольствие от еды: я даже салфетки положил где надо. Зайдя в спальню, я осторожно помог Азре подняться. Шов еще болел и мешал ходить. Однако она добралась до стула.

– Господи… до чего ж это трудно! – вздохнула она.

– Дело идет на лад. Еще вчера ты не могла встать.

Брацо поднялся, вымыл руки и посмотрел в окно:

– Послушай, Алекса… Вот о чем я думаю: ведь изменение климата России не на пользу?

– Ты считаешь?

– Никакой весны. А зима – как в былые времена. Сколько там, на улице?

– Минус пять.

Он вытер руки кухонным полотенцем и в задумчивости уселся за стол.

– Бог ты мой! Нелегко будет русским! Им не приходится ждать ничего хорошего! – заявил он.

– При чем здесь русские?

– Сам посуди: как они теперь будут защищаться?

– Хватит, – перебила его Азра, – оставь нас в покое со своими русскими и американцами. Хочешь, чтобы у тебя снова расшалилось сердце?

– Да пускай шалит! А вот ты мне скажи, что будет? Что будет, если начнется третья мировая война? Глобальное потепление, ты об этом подумала? Как отражать нападения? Нет зимы, нет и обороны. Эти, на Западе, не остановятся, пока не завоюют Сибирь! Черт, чего мы только не насмотримся!

– Прекрати… Посмотри лучше на нашего сына!

– На наше сокровище!

Брацо выглядел каким-то взвинченным. Он озирался, какой-то вопрос готов был сорваться у него с языка, но я сделал вид, что не понимаю, что его беспокоит. Я скорчил невозмутимую гримасу, как у Клауса Кински из фильма про массовые убийства.

Когда Азра потащилась в ванную помыть руки, Брацо поспешно склонился ко мне:

– Скажи, ты не знаешь, где мое жалованье?

Я обвел кухню глазами и уставился на эти идиотские тополя за окном. Я не знал, что отвечать, и вдруг заулыбался.

– Нет… правда? Она не знает, где мои деньги?!

– Разумеется, – сказал я.

– Супер! А где ты их спрятал?

– Знаешь, когда я тебе скажу, где они?

– Нет, когда?

– Когда вырастешь!

– Как?

– Пап, ты еще мал! Вырастешь – узнаешь!

Он не выдержал и расхохотался. На улице пошел снег.

Шел дождь, осенний ветер срывал с тополей последние листья. На улице кто-то распевал во все горло. Мы всей семьей перегнулись через спинку дивана, чтобы посмотреть в окно. Внизу цеплялся за перила пятикратный победитель чемпионата Югославии среди радиолюбителей Родё Калем.