Эмир Кустурица - Сто бед (сборник)

– Дорогие, вам что-нибудь надо?

Наш Родё был мастак задавать этот вечный вопрос и обращался с ним ко всем знакомым и незнакомым.

Он был столь же услужлив с друзьями, сколь суров по отношению к жене и к самому себе. Родё частенько напивался, поэтому регулярно карабкался на четвереньках вверх по идущей вдоль Горицы лестнице. Покорение крутого склона Горуши и ежедневный подъем по ступеням на четвереньках было для Родё спортивным достижением, сравнимым с олимпийским минимумом.

Приближались зимние игры, и в Сараеве отныне все мерили их меркой. Снега не было, хотя январь уже начался, и многие вопрошающе переглядывались. Кое-кто считал Олимпийские игры излишеством и цедил сквозь зубы:

– Да ну! Очень надо…

Бог знает почему, да только Родё был не в курсе Олимпийских игр. Как-то, заметив, что он еле стоит на ногах, моя мать испугалась:

– Да он сейчас упадет…

Через секунду Родё уже оступился и шмякнулся на землю. Падая, он уцепился за перила, разделяющие уличную лестницу на два пролета. Ему удалось встать, но надолго задержаться в этом положении он не смог. Бедолага сделал попытку найти опору на ступеньке, но ноги не слушались, он стукнулся головой о балюстраду и снова грохнулся. При виде крови мать вцепилась зубами в свою ладонь. Отец бросился на улицу, не надев башмаков.

– Царь Небесный, Брацо! Тебе нельзя выходить на улицу босиком!

– Я не босиком, а в носках.

Схватив башмаки, мать кинулась вслед за ним.

Вдвоем они подняли Родё, который лежал, уставившись в небо.

– Родё, ты живой? – пискнул я.

Тот что-то промямлил, по-прежнему глядя неизвестно куда своими прозрачными глазами цвета адриатической волны.

– Он точно с Карпат, – бросил я отцу. – Как все славяне.

– Из Дюссельдорфа! В прошлом году он приехал из Дюссельдорфа, – вмешалась мать.

– Азра, не сбивай мальчишку с толку!

– Никого я с толку не сбиваю. Он был у брата в Дюссельдорфе, три недели работал там на стройке.

– И все… пропил! – заметил я. А мать согласно кивнула.

Когда его голова коснулась подушки, Родё мгновенно меня признал:

– Вы только посмотрите! Истинный Калем! Голубые глаза, мировая скорбь!

– Что он имеет в виду? – спросил я, хотя ответ меня совершенно не интересовал. Ведь он и сам его не знал!

Я уснул с ощущением, что у меня «голубые глаза и мировая скорбь». Наутро я застал мать у окна: она смотрела на дождь, который еще усилился.

Ночь Родё провел у нас, на диване в кухне. Проснувшись спозаранку, он, по своему обыкновению, принялся суетиться. Не от признательности: ему нравилось помогать другим, тогда ему удавалось забыться. Отец с интересом смотрел на раскиданные детали полностью разобранного Родё радиоприемника.

– Я все себе могу представить! – воскликнул Родё. – Но чтобы человеческий голос пересек океан и достиг моих ушей, разве это не чудо!

– Может, это благодаря небу?

– Небо передает сигнал.

– То есть небеса все могут? – спросил отец.

– Вот именно! – отвечал Родё.

Он заткнул кухонную раковину, наполнил ее водой и, вместо того чтобы потуже закрутить кран, оставил его капать.

Отец с матерью одновременно склонились над раковиной и стали смотреть на расходящиеся от капель круги.

– Вот так все и происходит, мои милые!

– Нет, а… ты что, видел?

– Что видел?

– Как распространяются волны.

– Что может быть проще, если небеса все могут!

– Прекрати болтать про небеса! Сигнал – это как капля, которую небо роняет в море! Вот и вся штука!

В приоткрытую дверь кухни виднелись стол, сервант, диван, а также оба кресла, усыпанные тысячей мелких деталей радиоприемника. С ловкостью фокусника Родё собрал их, соединил между собой и включил радио. Передавали новости: «…Сегодня, во время своего визита в Смедерево, товарищ Тито в очередной раз подчеркнул, что революция отличается от обычной жизни!..»

– Надо будет принести из мастерской новый конденсатор, этот скоро сдохнет… – пояснил Родё.

– Ну да. И если можешь, глянь еще вентилятор, – попросила мать. – Он скрипит…

– Конечно, моя дорогая. Если тебе что-то надо, всегда говори.

Когда вентилятор был починен, мать тут же придумала что-то еще:

– В телевизоре второй канал плоховато работает…

Перевернув телевизор, Родё мгновенно обнаружил неполадку:

– Заземление никуда не годится!

Он подхватил кабель: когда он держал его на весу, картинка была безупречной; когда отпускал, телевизор шумел, а изображение искажалось. С порога Родё, широко улыбаясь, повторил:

– Понадоблюсь – звоните!

– Договорились. Но в следующий раз приходи в нормальном виде!

– Передавайте привет голубым глазам и мировой скорби!

После ухода Родё я прошаркал в кухню, и мать, как всегда, повторила, что ей не нравится, как я хожу.

– Выпрямись и прекрати волочить ноги!

Приближались Олимпийские игры в Сараеве. Полным ходом шли приготовления. Только вот снега все не было… Все изумлялись: уже и Новый год прошел, а никакого снега!

Больше всего я любил понедельник. Уроки начинались только после обеда. В этот день по утрам я всегда высыпался, дома никого не было. Проснувшись, я закуривал отцовскую «Герцеговину», варил себе кофе и подолгу мечтательно смотрел в окно.

Дул холодный ветер, улица была пустынна. Неожиданно под тополем появился Родё. Абсолютно пьяный – похоже, со вчерашнего вечера. Покачиваясь на ветру, он что-то напевал и приплясывал, спотыкаясь на каждом шагу. Выйдя на улицу, я применил к нему технику помощи раненым, которая оказалась эффективной. Живо просунув голову ему под мышку, я потащил Родё к нам.

Перед нашей дверью он вдруг выпрямился, более или менее протрезвев, и собрался уходить.

– Дружочек, я пошел… Но если вам что-то понадобится… – падая, бормотал он.

Мне не хватало сил, чтобы втащить Родё в квартиру. К счастью, он, похоже, уснул. Для меня это было облегчением, потому что я уже опаздывал в школу.

Окончания последнего урока я дожидался, можно сказать, в стартовых колодках, как американский спортсмен Боб Бимон перед решающим прыжком. Вернувшись домой, я обнаружил Родё лежащим в коридоре. Пришедшая в мое отсутствие мать не сумела одна заволочь его внутрь.

Вдвоем это оказалось просто: я подхватил его под мышки, мать взяла за ноги – и Родё очутился на диване в кухне.

– Я каждые пять минут выходила посмотреть, живой ли он еще! Ладно, звоню в неотложку!

– Подожди-ка, я попробую один приемчик!

Двумя пальцами я плотно заткнул Родё нос, и он что-то пробурчал. Необходимость звонить в неотложку отпала: он был жив!

Вернулся с работы отец, возбужденный пресс-конференцией и несколько разгоряченный.

– Родё пришел?

– Там, в кухне. Он спит.

Отец пошел будить его. Потом, нахмуренный, вернулся к столу и потребовал от Родё, чтобы и тот немедленно явился.