Габриэль Маркес - История похищения

Нашу культуру начал уничтожать еще более вредоносный наркотик, нежели героин: легкие деньги. Стала процветать идея, что закон является главным препятствием на пути к счастью. Зачем учиться читать и писать, если жизнь преступника лучше и надежнее, чем жизнь добропорядочного гражданина? Короче говоря, началось разложение общества. Как бывает всегда, когда в обществе идет скрытая война.

В современной Колумбии похищение людей, увы, не редкость. Четырех президентов, правивших до Гавирии, террористы испытывали на крепость, похищая людей, чтобы дестабилизировать ситуацию в стране. И, насколько известно, ни один из них не пошел на уступки похитителям. В феврале 1976 года, при Альфонсо Лопесе Мичельсене, М-19 похитила председателя Конфедерации трудящихся Колумбии Хосе Ракеля Меркадо. Повстанцы судили его и приговорили к смерти за предательство рабочего класса; Меркадо был убит двумя выстрелами в затылок после того, как правительство отказалось выполнить политические требования М-19.

В правление Хулио Сесара Турбая, 27 февраля 1980 года шестнадцать бойцов отборного подразделения повстанцев захватили посольство Доминиканской республики и в течение шестидесяти одного дня удерживали в заложниках почти весь дипломатический корпус, аккредитованный в Колумбии. В том числе послов США, Израиля и Ватикана. Геррильерос требовали пятьдесят миллионов долларов выкупа и освобождения трехсот одиннадцати партизан, томившихся в тюрьме. Президент Турбай отказался вступать в переговоры, однако 28 апреля заложников внезапно выпустили безо всяких условий, а похитители покинули страну при поддержке кубинского правительства, о которой просило правительство Колумбии. В частных беседах похитители уверяли, что выкуп они все-таки получили: еврейская диаспора в Колумбии собрала для них среди соплеменников по всему миру пять миллионов долларов.

6 ноября 1985 года отряд М-19 захватил здание Верховного суда в разгар рабочего дня, когда там было полно народу. Повстанцы потребовали осудить президента Белисарио Бетанкура за невыполнение обещания установить мир в стране. Президент от переговоров отказался, и армия через десять часов кровопролитных боев освободила здание от террористов; в ходе операции неустановленное число людей пропало без вести, а девяносто пять гражданских лиц погибло, среди них – девять членов Верховного суда и его председатель Альфонсо Рейес Эчандиа.

Ну а президент Вирхилио Барко уже под конец своего правления не сумел вызволить из рук похитителей Альваро Диего Монтойю, сына главы президентской канцелярии. Спустя семь месяцев гнев Пабло Эскобара обрушился на преемника Барко, Сесара Гавирию, который, едва заступив на пост, столкнулся с проблемой взятия в заложники десяти известных колумбийцев.

Однако в первые пять месяцев своего президентства Гавирия все-таки добился, чтобы политические вихри в Колумбии несколько поутихли. До поры до времени буря не разразилась. Он сумел достичь политических договоренностей и созвать Конституционную Ассамблею, которую Верховный суд наделил полномочиями, достаточными для решения любых проблем. В том числе и самых острых – проблемы экстрадиции колумбийских граждан и амнистии. Но главный вопрос как для правительства, так и для наркомафии с повстанцами состоял в том, что пока в стране нет эффективной системы правосудия, невозможно выработать мирную политику, которая бы позволила отделить овец от козлищ: привлечь добропорядочных граждан на сторону государства, а преступников всех мастей поставить вне закона. В те дни вообще все обстояло сложно. Особенно тяжело было получить объективную информацию и воспитывать детей, учить их различать добро и зло.

Правительство, несмотря на свои значительные политические успехи, не пользовалось доверием граждан, которые были недовольны низким профессионализмом служб безопасности, а мировая пресса и международные правозащитные организации подливали масла в огонь. Эскобар же, напротив, снискал такое доверие масс, которое партизанам не снилось даже в самые лучшие для них времена. Люди охотнее верили вранью Невыдаванцев, нежели правде, которую говорило правительство.

14 декабря был издан указ 3030, который представлял собой модифицированный вариант указа 2047 и аннулировал все предыдущие распоряжения. Среди прочих новшеств в указе предусматривалось юридическое поглощение вины. Это означало, что когда человека судят за несколько преступлений, будь то в рамках одного судебного процесса или нескольких, сроки приговора не суммируются, а выбирается наибольший. Еще в указе устанавливалась процедура и определялись сроки предоставления улик из-за границы. Но два главных препятствия для явки с повинной устранены не были: условия отказа от экстрадиции по-прежнему оставались неопределенными, а правительство по-прежнему настаивало на том, что для преступлений, попадающих под амнистию, должен существовать некий крайний срок. Вернее сказать, добровольная сдача правосудию и признание вины указывались как совершенно необходимое условие для неприменения экстрадиции и уменьшения срока приговора, однако это касалось лишь тех преступлений, которые были совершены до 5 сентября 1990 года. Пабло Эскобар выразил свое отношение к указу в разгневанном письме. Его резкая реакция объяснялась, помимо всего прочего, обстоятельством, о котором он предпочитал не распространяться публично: дело в том, что ускорение обмена уликами с США упрощало экстрадицию.

Но больше всех был поражен Альберто Вильямисар. Ежедневно общаясь с Рафаэлем Пардо, он рассчитывал, что правительство пойдет на компромисс. Однако указ оказался еще жестче прежнего. Альберто был не одинок в своем мнении. Недовольство было всеобщим, и буквально со дня появления второго указа в правительстве начали разрабатывать третий.

Ужесточение требований указа 3030 объяснялось легко: радикальное крыло в правительстве восприняло примирительные заявления Невыдаванцев и освобождение безо всяких предварительных условий четверых журналистов как признак слабости наркомафии. Политики убедили президента, что Эскобар загнан в угол. На самом же деле он был силен как никогда, поскольку остававшиеся в его руках заложники были мощнейшим средством давления на общество, а Конституционная Ассамблея вполне могла отменить экстрадицию и объявить амнистию.

А вот братья Очоа рассуждали иначе и быстро согласились явиться с повинной. Это было расценено как раскол в верхушке картеля, хотя вообще-то переговоры начались еще в сентябре, когда вышел первый указ. Именно тогда известный антьокский сенатор попросил Рафаэля Пардо принять одного человека, имя которого заранее не называлось. Этим человеком оказалась Марта Ньевес Очоа; ее отважный шаг положил начало переговорам о том, чтобы три ее брата по очереди, с интервалом в месяц сдались властям. Так оно и получилось. Фабио-младший сдался 18 декабря, Хорхе Луис – 15 января, когда никто этого не ожидал, а 16 февраля подошел черед Хуана Давида. Спустя пять лет американские журналисты спросили Хорхе Луиса в тюрьме, зачем он сдался, и он ответил вполне определенно: «Чтобы спасти свою шкуру». Хорхе Луис не скрывал, что они сделали это под нажимом родственниц, которые не могли обрести покоя, пока три брата не оказались в тюрьме Итагуа, расположенной в промышленном районе Медельина: в камерах, напоминавших блиндажи, их жизнь была в безопасности. Предприняв такой шаг, семейство Очоа выразило свое доверие правительству, которое в тот момент еще вполне могло выдать преступников в США, где их ждало пожизненное заключение.