Ники Пеллегрино - До свидания, Рим

– Это фильм о любви? – спросила я.

– Ну да. А разве они бывают о чем-то другом? – пожал плечами Пепе. – И вообще, кому какое дело до сюжета? Пение – вот что главное.

Тем вечером поцелуи Пепе пахли терпким сигарным дымом. Его пальцы гладили меня по волосам и скользили по спине. Прильнув к нему, я пыталась выбросить из головы все мысли, пыталась наслаждаться его прикосновениями, но не могла избавиться от терзавшего меня страха: а что, если он узнает обо мне всю правду? Что тогда?

В кои-то веки я волновалась только о себе. Когда мы заняли места в зале Римского оперного театра, за синьора Ланца я была спокойна. Я слышала, как с каждым днем его голос звучал все смелее и увереннее, и знала, что он готов.

Первым записывали триумфальный марш из «Аиды». Мы с Пепе много раз слышали, как Марио его репетирует, однако все остальные были просто поражены. Чего стоила одна мощь его голоса! Должно быть, они думали, будто талант Марио угасает, а здоровье совершенно подорвано. Никто не ожидал, что он вложит в каждое слово такую силу и страсть. Когда Марио кончил петь, все музыканты до единого положили инструменты и зааплодировали, а хор кричал: «Браво! Браво!»

Губы Пепе подернулись довольной улыбкой.

– После такого «Театро-дель-Опера» начнет умолять синьора Ланца открыть новый сезон, – сказал Пепе, когда овации немного утихли. – Да что там! Каждый театр Европы будет мечтать о том, чтобы его заполучить.

Каждая ария, которую он исполнял, становилась новой победой, и мы чувствовали, как нарастает восторг зрителей. Голос Марио Ланца – лучший в мире, и теперь никто не сможет это отрицать. Но я не находила в душе того удовольствия, которое должна была испытывать: все величие момента заслонили мои собственные неприятности.

Если Пепе и заметил мое унылое настроение, то ничего не сказал.

– Новое начало! – возбужденно говорил он, выходя со мной из театра. – После всех проблем со здоровьем это как раз то, что ему сейчас нужно. Теперь жизнь у него наладится – вот увидишь!

Мне его надежды казались необоснованными.

– После концерта в лондонском «Палладиуме» мы думали точно так же, а вышло совсем наоборот, – возразила я.

– Тут совершенно другое – это же опера! – настаивал Пепе. – Теперь он сможет освободиться от Голливуда.

Когда новость о великолепном выступлении Марио облетела мир, предложения посыпались градом. Его звали к себе театры всей Европы и даже Южной Америки, предлагая самому выбрать репертуар и партнеров по сцене. «Ла Скала» сулила двухлетний контракт, Римский оперный театр – роль в «Паяцах» и «Тоске». Всеобщее внимание льстило синьору Ланца, и он часто обсуждал с Бетти и Костой, чем бы занялся, будь у него время.

– К сожалению, пока мне не до того, – говорил он, обсудив очередное предложение. – Я должен закончить работу над фильмом, пусть «Ла Скала» немного подождет.

Новый фильм рассказывал историю оперного певца, который приезжает на Капри и влюбляется в прекрасную глухую девушку. Съемки должны были проходить не только в Италии, но, к моему облегчению, Ланца не собирались переезжать с виллы Бадольо или увольнять кого-то из слуг.

– Некоторые сцены будут снимать в Вене и Берлине, так что придется попутешествовать, – предупредила меня Бетти. – Хочу, чтобы Марио как можно меньше расставался с семьей. Мы обязаны уберечь его здоровье, и я надеюсь на вашу помощь, Серафина.

Мы с Пепе знали, что скоро придется подолгу не видеться, и пользовались любой возможностью побыть вдвоем: улучали несколько мгновений в саду, минутку-другую на кухне, успевая только коснуться рукой руки или обменяться поспешным «С добрым утром».

Зато вечера принадлежали только нам. Когда ужин был готов и подан на стол, нас больше ничего не держало на вилле, и мы спешили на встречу с Римом. Пусть у нас не хватало денег на то, чтобы зайти в шикарные кафе на Виа Венето, зато мы могли сколько угодно прогуливаться мимо них по мостовой. Сидеть у фонтана Треви, бродить в нарядной толпе на Пьяцца-Навона, спускаться по Испанской лестнице – все это можно делать совершенно бесплатно. Вечера с Пепе чем-то напоминали прогулки с сестрами, только с ним мы не пели, а целовались.

В Риме множество прекрасных мест для поцелуев: булыжная мостовая тихих улочек, терраса холма Пинчо, где играют уличные музыканты и откуда открывается вид на крыши города, тень за колоннами Пантеона, мост через Тибр на фоне ярко освещенного замка Кастель-Сант-Анджело… А лучше всего целоваться, когда заворачиваешь в незнакомый переулок и обнаруживаешь там фонтан или прячешься в тени крошащейся от времени стены.

Иногда в такие минуты мы чувствовали в воздухе запах кофе или жарящегося молочного поросенка. Заслышав голоса прохожих, мы ненадолго отрывались друг от друга, а если хотели есть, то покупали кусочек пиццы или мороженое.

Я старательно огибала только один район – Трастевере. В лабиринте узких улочек и темных площадей риск случайно натолкнуться на маму или Кармелу был слишком велик. Даже в сердце Рима я невольно напрягалась, проходя мимо людных кафе или больших отелей. Раньше или позже мы бы все равно их встретили – идущих по городу в нарядных платьях в поисках клиентов. Они бывали повсюду, и из разговоров в баре на углу я знала некоторые из их излюбленных заведений: отель, в котором давали концерты фортепианной музыки, ночные клубы, куда они сопровождали мужчин, любящих потанцевать или послушать джаз, бары и кафе, где они ели и отдыхали. Не могла же я не приближаться ни к одному из этих мест.

Тем вечером, когда это случилось, мы отпросились с работы пораньше и, пройдя через сады виллы Боргезе, вышли на Пьяцца-дель-Пополо. Пепе предложил поесть мороженого в кафе «Розати», а потом подняться на Пинчо и полюбоваться закатом.

Мама с сестрой увидели нас первыми. Они сидели за уличным столиком вместе с пожилым, хорошо одетым мужчиной и пили кофе. Mamma посмотрела сначала прямо на меня, а потом на Пепе, который держал меня за руку. Она улыбнулась и сказала что-то Кармеле. Та подняла взгляд и приветливо кивнула. На мгновение я оцепенела и тут же небрежно отвернулась, как будто не заметила их.

– Pistacchio o limone? [45]– спросил Пепе. – Какое ты сегодня предпочитаешь?

– Ни то, ни другое, – ответила я, стараясь унять дрожь в голосе. – Думаю, мне хочется fior di latte [46].

– Но в кафе «Розати» мы всегда берем или pistacchio или limone, – напомнил он. – Рядом с фонтаном Треви – вот где продают самое вкусное fior di latte .

– Тогда пойдем туда, – поспешно сказала я.

– Неужели тебе правда хочется идти в такую даль ради мороженого?

– Погода чудесная – почему бы не прогуляться?

– Да ты просто фанат fior di latte, как я погляжу, – с улыбкой заметил Пепе.