Ники Пеллегрино - До свидания, Рим

– Возможно, – согласилась я.

– Ты веришь, что он того стоит, что ты будешь с ним счастлива… А вдруг все окажется не так просто, как видится сейчас?

– Мы справимся, – ответила я, вспоминая, как Бетти любила Марио, несмотря ни на что. – Я уверена.

Нам с Пепе нечего было предложить друг другу, кроме любви. Значит, мы будем довольствоваться ею и радоваться мелочам: вместе готовить, слушать оперу, гулять по Риму. Я уже повидала достаточно и знала: такие моменты и есть самое ценное в жизни.

Я надеялась любить так же страстно, как Марио и Бетти, но жить более спокойно и провести вместе многие дни и годы. Одни из них, быть может, будут тяжелыми, зато другие счастливыми.

День нашей свадьбы стал одним из счастливых. Мы поженились в церкви Санта-Мария солнечным летом 1962 года. Mamma сшила мне платье из кружев шантильи с коротким узким рукавом, пышной юбкой и вырезом сердечком. В волосах у меня сверкала брошка с искусственными бриллиантами, на ногах были туфли из самого шикарного магазина на Виа Кондотти. Все говорили, что я прекрасно выгляжу, да я и сама это чувствовала.

Наши с Пепе гости сидели в церкви отдельно: его семья – по одну сторону прохода, mamma с Кармелой – по другую. Стоя перед алтарем, я не видела, какими взглядами они обменивались. Неодобрение новоиспеченных родственников не могло меня задеть. На венчании собрались все, кого я любила, – по крайней мере, те из них, кто остался в живых. Мама передавала меня жениху, и я ею очень гордилась. Розалина была подружкой невесты. Мы пригласили экономку с виллы Бадольо, уборщика Антонио и шофера. Пусть они и принадлежали к той, прежней жизни, мне было приятно, что они провожают меня в новую. Ну а Пепе стоял рядом со мной и обещал быть верным в радости и печали, любить меня и почитать до скончания дней. И я знала: он произносит эти слова от чистого сердца. Какими бы недостатками ни обладал мой Пепе, он всегда говорил только то, что думал.

Свадебный банкет проходил в ресторане «Иль Пастарелларо». Гости сидели за сдвинутыми в ряд столами, покрытыми белыми скатертями и уставленными букетами цветов. Мы ели вареные артишоки, раскрывающиеся, словно бутоны, и салтимбокку с шалфеем и слушали игру пианиста.

– Музыка и еда. Разве это не прекрасно? – сказала я Пепе.

– У нас всегда будет и то, и другое, – пообещал он.

Открыли еще вина, и пропасть между нашими гостями начала понемногу сужаться. Когда отец Пепе произнес тост, все принялись чокаться, и постепенно мамины подруги яркими бабочками затесались среди его менее броско одетых родственников. Голоса становились громче, люди пили и смеялись. Стемнело, но в ту ночь никто не собирался идти на работу.

– Ну, вот ты и замужем. – Кармела улыбнулась и потрепала меня по щеке. – Интересно, случится со мной когда-нибудь такое?

– И с Розалиной, – задумчиво добавила я. – Что ее ждет?

– Думаю, она, как и мы с тобой, пойдет своим путем. Кто знает, каким он будет?

Кармела поднялась, постучала ложкой по бокалу, призывая всех к молчанию, и объявила, что хочет исполнить для меня песню.

– Какую тебе спеть?

– Deep In My Heart, Dear, – не колеблясь, ответила я.

– Уверена? Она ведь такая грустная!

– Грустная, но красивая.

Сестра пела с не меньшей страстью, чем сам Марио, лелея каждое слово, словно драгоценность. Когда она замолчала, в глазах у всех стояли слезы.

«Спасибо», – произнесла я одними губами, а она послала мне воздушный поцелуй.

Мама взяла со стола цветы и воткнула их нам с Кармелой в волосы. Зажгли свечи и принесли еще вина. В ту ночь мы все напились, даже Пепе, который редко позволял себе больше одного бокала. В новом дорогом костюме, с подстриженными чуть короче обычного кудрями, Пепе выглядел великолепно. Он был заботлив, нежен и весел.

– Я думал, этот день никогда не настанет, – прошептал он.

– А я всегда надеялась, что настанет, – ответила я.

На следующее утро мы проснулись с тяжелой головой и целой кучей забот. Еще до свадьбы мы сняли обшарпанную квартирку на узкой улочке неподалеку от церкви Санта-Мария. У нас была небольшая терраса, где Пепе мог выращивать травы, а ванную приходилось делить только с одной семейной парой. Мы долго жили там вместе – я и он. И мы нашли свое счастье.

Пепе больше не пытался устроиться поваром. Готовил он только для меня, а деньги добывал по-другому – работал разнорабочим, билетером, охранником на железной дороге. Так ему было легче.

Огорчало меня лишь одно – у нас не было детей. Как мы ни старались, так ничего и не получилось. Я вспоминала, как Элиза подпрыгивала у меня на коленях, а Дэймон вкладывал свою ладошку мне в руку, и мечтала о ребенке. Иногда Пепе входил на террасу и видел, как я роняю беззвучные слезы в горшок с базиликом. Тогда он доставал из кармана платок и ждал, пока моя печаль пройдет, потом вел меня в квартиру и отыскивал что-нибудь сладкое: тарталетку с апельсиновой цедрой и ванилью, аппетитный персик с белой мякотью, очищенный от кожуры и вымоченный в красном вине, липкую спелую фигу или кусочек твердого зернистого сыра.

Почти каждый вечер мы заглядывали в бар на углу и выпивали с мамой и Джанной бутылочку вина. Они неизменно приходили туда в обычное время, ухоженные, разодетые и накрашенные.

С годами мамино здоровье начало сдавать, а красота меркнуть. Но она всегда держала себя, как красавица, спина ее оставалась прямой, а ноги стройными. Когда маме пришлось бросить свое ремесло, она стала портнихой. Много лет в крошечной квартирке в Трастевере она шила свадебные и вечерние платья и, надо сказать, неплохо зарабатывала.

Моя сестра Розалина, как мы все и предвидели, нашла собственный путь. Она обнаружила, что ее руки просто созданы для того, чтобы печь пирожные и готовить сладости. Розалина вышла замуж за пекаря из Napoli – приятного кругленького человечка, который был просто без ума от ее сфольятелле. Вместе они переехали в Америку, где Розалина родила целую ораву детишек и, судя по фотографиям, довольно сильно растолстела.

А что же Кармела? В ее жизни всегда был какой-нибудь бар или ночной клуб, где она выступала, и богатый мужчина, которому хотелось прогуливаться с ней под руку и спать в одной постели. Кармела тоже нашла себя – нашла ту жизнь, которая ей нравилась.

И все мы были одной семьей.

Я больше не встречалась ни с кем из детей Марио Ланца, однако по возможности следила за тем, что с ними происходит. После смерти Марии Кокоцца я списалась с мистером Терри, и мы сообщали друг другу все важные новости, радостные и печальные – чаще печальные. Смерть родителей оставила в судьбе Коллин, Элизы, Дэймона и Марка глубокий след, и они почти не видели в жизни счастья.

Марк никогда не отличался крепким здоровьем. Он страдал агорафобией, а умер от инфаркта в тридцать семь лет – еще моложе отца. На долю Коллин тоже выпало немало страданий. Спустя шесть лет после смерти Марка она попала под машину и погибла. Не стало и малыша Дэймона – и его подвело сердце. Думаю, он, как и брат с сестрой, был не особенно счастлив.