Маргарет Джордж - Ошибка Марии Стюарт

– Замок! – воскликнула она. – Смотрите, он взрывается!

Босуэлл подошел к окну и стал смотреть, как стены потешного замка на лугу далеко внизу, желтые от пожара внутри, начали рушиться. Огненные шары летели с бастионов и взрывались при ударе, рассыпая клубы искр. Потом сооружение внезапно взорвалось, взметнув в вечернее небо каскады разноцветных фейерверков.

Дарнли нервно расхаживал из конца в конец своей просторной, роскошно обставленной комнаты. Время от времени он поглядывал на потолок с резными медальонами, почти незаметными в сгустившихся сумерках.

«Вот они, – подумал он, – те штуки, которыми лорд Джеймс пугал ее в детстве. О, она рассказывала мне об этом… когда любила разговаривать со мной. Еще недавно она могла часами говорить о себе, о своем детстве и своих маленьких секретах.

А теперь она даже не приближается ко мне, не говоря уже о наших беседах!»

Он содрогнулся от гнева и остановился у стола в центре комнаты, чтобы налить вина в высокий бокал. Возможно, это немного улучшит настроение. Боже, он чувствовал себя ужасно: у него ныли суставы и постоянно болела голова. Но соизволила ли она хотя бы поинтересоваться его здоровьем? Нет!

«Даже когда я сообщил ей через слугу, что меня не будет на крещении, она не снизошла до ответа, – подумал он. – Только это еще могло вызвать ее любопытство или встревожить ее. Но она преспокойно отправилась развлекать французов, англичан, церковников и бог знает кого еще. И это здесь, в Стирлинге, где мы тайно обвенчались! Она даже приказала убрать мою серебряную тарелку на банкете».

Сука!

Дарнли сильно хлопнул ладонью по крышке стола. Эхо от удара отдалось в его голове и усилило болезненную пульсацию. Он почувствовал, что вспотел. Когда он провел рукой по лбу, то с ужасом нащупал какие-то плотные бугорки. Тревожно вскрикнув, он нашарил на столе ручное зеркало в вышитом чехле и посмотрел на свое отражение. Странные зернистые бугорки усеивали не только его лоб, но и щеки.

Они казались жутко знакомыми. Он видел такие отметины на лицах некоторых женщин в борделе… но только не тех, которых выбирал для себя. И в последнее время он испытывал сильный зуд в паху, но потом все вроде бы прошло…

Посреди лихорадочно скачущих мыслей его пронзил ледяной укол страха.

«Сифилис. Похоже, у меня сифилис».

Дарнли обдало жаркой волной гнева.

«Нет, я этого не заслуживаю! Это она заслуживает!»

Может быть, ему удалось заразить ее? Он облегченно вздохнул, но потом снова нахмурился.

Нет. Они не были вместе уже несколько месяцев.

Дарнли потрясенно опустился на табурет. Следующая мысль ошеломила его еще сильнее: «Теперь мы никогда не будем вместе!» Казалось, весь мир рушился вокруг него.

«Я люблю ее! Почему она не любит меня?»

Он разрыдался и спрятал лицо в ладонях, содрогаясь от слез.

«Почему она отвернулась от меня? Из-за Риччио? Но я умолял ее простить меня и вывез в безопасное место… Из-за моего пьянства? Но я пил лишь потому, что она мучила меня! То же самое было и со шлюхами.

Нет, из-за него … из-за Босуэлла! Как она бросилась к нему в замок Эрмитаж… как она смотрит на него… мне знаком этот взгляд!»

Он заметил красноватые отблески далеко внизу и подошел к окну. Замок стоял, словно красный цветок на снегу. Его тонкие стены из гипса и картона светились изнутри, как фонарь. Вокруг него растеклось темное пятно людской толпы. Ах да, это был бессмысленный штурм потешного замка с фейерверками, на который она потратила столько денег. Она больше беспокоилась об этом, чем о своем муже!

Снизу донеслись крики, когда пламя взметнулось выше, и рыцари за стеной запустили огненные копья. Потом они внезапно выбежали из замка, размахивая знаменами и громко вопя. Замок расцвел багровым маревом, а потом рассыпался на части; громадные куски пылающего материала уносились вверх в языках пламени. Взрыв выбросил в небо столб обломков, словно из жерла вулкана.

«Я хочу умереть, – подумал Дарнли. – И я хочу, чтобы она умерла. Если мы не можем быть вместе, то я хочу, чтобы мы умерли на руках друг у друга. Тогда я буду знать, что никто другой не сможет получить ее, и уйду счастливым».

Гулко бухнул очередной взрыв.

«Порох вполне сойдет. Понадобится больше, чтобы взорвать дом, но это будет небольшой дом, не обязательно дворец».

И тогда жестокая королева умрет, умрет, умрет…

– И ты будешь моей навеки, – прошептал он, наблюдая за тем, как пламя рвет на части хрупкое сооружение.

Послы уехали из Стирлинга; другие придворные со своими кортежами тоже постепенно начали прощаться. Они разъехались по домам примерно в течение недели. Мария наслаждалась тайными встречами с Босуэллом, которые она организовывала, шепча инструкции почти на виду у знатных гостей.

«Встретимся в моих личных покоях… В пустых комнатах, оставленных графом Атоллом… В башенной комнате, которая выходит на Королевский холм…»

И он был там, ожидая ее, изголодавшись по ней и как будто забыв о своих сомнениях. В холодных местах они могли только обниматься, целоваться и разговаривать, но в теплых покоях, до того как убирали кровати – а слуги всегда оставляли время для проветривания покрывал и матрасов, – они избавлялись от всего, что отделяло их друг от друга, и радовались своей наготе. Мария распускала волосы, которые служили ее единственной мантией, а Босуэлл гладил и целовал их, как будто они были живым существом. Она ложилась на спину и свешивала голову с кровати, обнажая изгиб длинной шеи с полупрозрачной алебастровой кожей, и он мог видеть, как в венах пульсирует кровь. Ее тело было безупречно стройным, и при определенном освещении она казалась ожившей статуей.

– Ты богиня, которой тебя провозгласил Ронсар, – шептал он. – Но он мог видеть тебя такой лишь в поэтическом воображении… надеюсь!

Она смеялась:

– Тогда я одевалась в белое.

– Ты и сейчас одета в белое, в твою изысканную кожу.

Все внутренние запреты как будто оставили его вместе с моральными принципами.

Но они не могли насладиться друг другом в полной мере: трудности с организацией встреч, необходимость соблюдать осторожность и постоянное внимание со стороны мешали этому. Лежать вместе в настоящей постели, в комнате с камином – все это было редкой и желанной наградой.

Кроме того, ему приходилось регулярно умиротворять леди Босуэлл, задававшую вопросы, становившуюся все более беспокойной и желавшую уехать.

В день Рождества Мария созвала оставшихся лордов: Джеймса, Мейтленда, Аргайла, Хантли и Эрскина. Она развернула указ о прощении для изгнанников и медленно зачитала его.

– Все перечисленные получают мое прощение и могут вернуться, – сказала она. – Вы можете принять своих братьев и молиться о том, чтобы это положило конец любой вражде и разногласиям.