Карлос Сафон - Трилогия тумана (сборник)

– Меня не обижает вопрос, – улыбнулась Ханна. – Мне и в самом деле там не слишком нравится, совсем нет.

– Из-за Лазаруса?

– Нет. Лазарус – милый человек, и он был очень добр к нам. Когда папа попал под гребной винт, много лет назад, именно Лазарус заплатил за операцию. Если бы не он…

– Тогда в чем дело?

– Не знаю. Само место. Машины… Дом полон всяких машин, которые не спускают с тебя глаз.

– Это всего лишь игрушки.

– Попробуй поспать там хоть одну ночь. Закроешь глаза, и тут тебе тик-так, тик-так…

Девочки переглянулись.

– Тик-так, тик-так? – переспросила Ирен.

Ханна с иронией усмехнулась:

– Может, я и трусиха, но ты явно намерена остаться старой девой.

– Обожаю старых дев, – парировала Ирен.

Так потихоньку, почти незаметно, дни проходили за днями, и не успели Совели оглянуться, как в двери постучался август. Вместе с ним наступил черед летних ливней, а также скоротечных бурь, длившихся не больше двух часов. Симона была поглощена новыми заботами. Ирен привыкла к постоянному присутствию в своей жизни Ханны. Излишне говорить, что Дориан учился нырять и рисовал в воображении карты тайной географии Греты Гарбо.

Однажды Ирен с Ханной решили прогуляться по Английскому пляжу. Это был один из тех августовских дней, когда после ночного дождя на небе теснились замки из кучевых облаков, величаво проплывавшие над синей сверкающей гладью моря. Минуло полтора месяца с тех пор, как семейство Совель переехало в Голубую лагуну. И казалось, будто неожиданностям уже не осталось места. Однако сюрпризы только начинались.

В ярких лучах полуденного солнца отчетливо виднелись следы, цепочкой тянувшиеся вдоль линии прибоя, будто их отчеканили на белой пластине песка. Вдалеке в порту, словно миражи, над водой то появлялись, то исчезали корабельные мачты.

Тонкий, как пыль, песок стелился бескрайней пеленой. Посреди необъятной пустыни, на остове старой лодки, утонувшем в песке, сидели Ирен и Ханна. Их окружала стайка маленьких синих птичек, которые гнездились где-то в белоснежных дюнах.

– Почему это место называют Английским пляжем? – спросила Ирен, обозревая безлюдное пространство, пролегавшее между городком и мысом.

– В хижине на пляже много лет жил старый художник, англичанин. У бедняги было больше долгов, чем кисточек. В обмен на одежду и еду он дарил местным жителям свои картины. Три года назад он умер. Его похоронили здесь, на берегу, где он провел всю жизнь, – объяснила Ханна.

– Будь моя воля, я тоже хотела бы, чтобы меня похоронили в таком прекрасном месте.

– Веселые мысли, нечего сказать, – шутливо заметила Ханна с оттенком укоризны в голосе.

– Но я не тороплюсь, – добавила Ирен. Взгляд ее задержался на маленькой яхте, которая рассекала волны в сотне метров от береговой кромки.

– Уфф… – пробормотала подруга. – А вот и он, одинокий морской волк. И дня не смог вытерпеть без своей лодки.

– Кто?

– Отец с кузеном вчера сошли на берег со шхуны, – ответила Ханна. – Отец все еще спит, а братец… Он неисправим.

Ирен снова обратилась к морю, с новым интересом посмотрев на яхту, скользившую по водам лагуны.

– Мой кузен Исмаэль. Он полжизни проводит в лодке, во всяком случае, когда не работает с отцом на пристани. Но он хороший парень. Видишь медальон?

Ханна показала подружке красивый медальон на золотой цепочке, который висел у нее на шее: солнечный диск, погружавшийся в море.

– Это Исмаэль подарил…

– Прелестная вещица, – одобрила Ирен, внимательно изучив украшение.

Ханна вскочила на ноги, издав пронзительный клич и вспугнув синих птичек, которые стремглав умчались в дальний конец пляжа. Худощавая фигура за штурвалом помахала в ответ рукой, и суденышко развернулось носом к пляжу.

– Главное, не задавай ему вопросов о яхте, – предостерегла Ханна. – А если он сам заведет о ней речь, не спрашивай, как он ее сделал. Он может часами разглагольствовать на эту тему.

– Семейная черта…

Ханна метнула на подругу гневный взгляд.

– Пожалуй, я брошу тебя тут, на пляже, на съедение ракам.

– Извини.

– Ладно уж. Но если я тебе кажусь болтливой, ты еще не знаешь моей крестной. На ее фоне все члены нашего семейства немы как рыбы.

– С удовольствием познакомлюсь с ней.

– О да, – откликнулась Ханна, не сдержав лукавой улыбки.

Яхта Исмаэля легко и чисто преодолела линию прибоя, и киль лодки вошел в песок, точно нож в масло. Юноша поспешил отдать фалы и ловко, в считанные секунды спустил парус до основания мачты. Сказывалась сноровка. Спрыгнув на берег, Исмаэль невольно смерил Ирен с ног до головы любопытным взглядом, причем его выразительность ничуть не уступала навигационным навыкам юноши. Ханна закатила глаза, издевательски высунув кончик языка, и поспешила провести церемонию представления, на свой лад, конечно.

– Исмаэль, это моя подруга Ирен, – мило прощебетала она, – но есть ее не обязательно.

Парень толкнул локтем кузину и протянул руку Ирен:

– Привет…

Непринужденный жест сопровождался смущенной искренней улыбкой. Ирен тоже подала ему руку.

– Спокойно, он не идиот. Таким способом кузен сообщает, что счастлив познакомиться и все прочее, – прокомментировала Ханна.

– Сестра говорит так много, что иногда мне кажется, что ей когда-нибудь не хватит словаря, – отшутился Исмаэль. – Полагаю, она тебя уже предупредила, чтобы ты не спрашивала меня о яхте…

– Нет, конечно, – осторожно сказала Ирен.

– О да. Ханна считает, что ни о чем другом я не умею разговаривать.

– Сети и снасти ничуть не лучше, но когда дело касается яхты, тушите свет.

Ирен, забавляясь, слушала их пикировку, обоим доставлявшую удовольствие. Шпильки ребят были беззлобными, во всяком случае, остроты в них содержалось ровно столько, сколько нужно, чтобы приправить щепоткой перца повседневную рутину.

– Насколько я понял, вы поселились в Доме-на-Мысе, – промолвил Исмаэль.

Ирен обратила все внимание на юношу и наконец рассмотрела его как следует. Выглядел он на свои шестнадцать лет. Кожа и волосы свидетельствовали о том, что Исмаэль очень много времени проводил в море. Телосложение выдавало, что в порту он занимался тяжелой физической работой, а его руки и плечи покрывала сетка мелких шрамов, несвойственных парижским юнцам. Правую ногу рассекал более грубый и длинный рубец, начинавшийся чуть выше колена и спускавшийся к щиколотке. Ирен стало любопытно, как он получил это боевое ранение. Наконец Ирен встретилась с юношей взглядом. Она подумала, что глаза у него особенные. Большие и светлые, они действительно выделяли его в массе сверстников. Казалось, за внимательным, вдумчивым взглядом, подернутым печалью, скрывается целый мир, сложный и таинственный. Ирен встречала похожие глаза у безымянных солдат, с которыми всего на три минуты ее сводили ритмы третьесортного оркестра. В глубине солдатских глаз прятались страх, грусть или горечь.