Карлос Сафон - Трилогия тумана (сборник)

– Нет! – закричала она, вырываясь из рук Исмаэля.

Кукольник шагнул к Тени.

– Ты не отнимешь ее снова…

Тень занесла лапу, собираясь ударить хозяина. Лазарус сунул руку в карман пиджака и достал блестящий предмет. Револьвер.

Смех Тени прокатился под сводами комнаты, как вой гиены.

Лазарус нажал на курок. Исмаэль смотрел на хозяина Кравенмора, не в силах уловить смысл происходящего. Кукольник слабо улыбнулся юноше, и револьвер выскользнул у него из пальцев. На груди Лазаруса расплывалось темное пятно. Кровь.

Тень испустила вопль, от которого содрогнулся весь дом. Вопль животного ужаса.

– О Боже! – простонала Ирен.

Исмаэль подбежал, чтобы помочь раненому, но Лазарус поднял руку, останавливая его.

– Нет. Оставьте меня с ней. И уходите… – с трудом произнес он. Из уголка его рта вытекла струйка крови.

Исмаэль поддержал Лазаруса и довел до кровати. Приблизившись к ложу, он увидел бледное печальное лицо, и это зрелище сразило его, как удар кинжала. Перед ним была Альма Мальтис. Ее скорбные глаза смотрели на него застывшим взглядом, погруженные в сон, от которого человеку не дано пробудиться.

На постели лежал робот.

Целых двадцать лет Лазарус жил с механической куклой в память о любимой женщине, которую Тень отняла у него.

Исмаэль, глубоко потрясенный, отступил на шаг. Лазарус посмотрел на него с мольбой.

– Оставь меня с ней наедине… пожалуйста.

– Но… Она всего лишь… – начал Исмаэль.

– Она – это все, что у меня есть…

И тогда юноша понял, почему так и не нашли тело женщины, утонувшей у берегов островка с маяком. Лазарус спас его из воды и вернул к жизни – жизни несуществующей, механической. Не в силах вынести одиночество и потерю жены, он создал ее подобие, печальный фантом, с которым разделил двадцать лет жизни. И, глядя в глаза, исполненные мукой, Исмаэль понял также, что в глубине сердца Лазаруса незримо, но Александра Альма Мальтис продолжала жить.

Кукольник в последний раз с болью посмотрел на юношу. Исмаэль медленно поклонился и вернулся к Ирен. Девочка испугалась – выражение его побелевшего лица было таким, будто он встретился лицом к лицу со смертью.

– Что…

– Уходим отсюда. Немедленно, – прервал ее Исмаэль.

– Но…

– Я сказал, мы уходим!

Вдвоем ребята вытащили Симону в коридор. Дверь с силой захлопнулась за ними, замуровав Лазаруса в спальне. Ирен с Исмаэлем торопились, как могли. Они проделали длинный путь по галерее до площадки главной лестницы, пытаясь не слушать нечеловеческий вой, доносившийся из-за двери той комнаты. Это звучал голос Тени.

Лазарус Жан поднялся с постели и, пошатываясь, встал напротив призрака. Тень взирала на него с отчаянием. Крошечное отверстие, проделанное пулей, увеличивалось с каждой секундой, уничтожая ее. Тень снова прыгнула к стене, чтобы найти убежище в картине, но на сей раз Лазарус выхватил из камина горящее полено и поджег портрет.

Огонь пробежал по холсту, словно рябь по поверхности озера. Тень взвыла. В сумраке библиотеки страницы старинного фолианта начали истекать кровью, а потом вспыхнули.

Лазарус побрел обратно к ложу. Но Тень, охваченная гневом и пламенем, бросилась за ним, оставляя за собой шлейф огня. Занавеси балдахина занялись мгновенно, языки пламени взметнулись к потолку и распространились по полу, яростно пожирая все на своем пути. За несколько секунд спальня превратилась в адское пекло.

Пламя вырвалось из окна, и от жара вылетели немногие уцелевшие стекла. Возникла тяга – огонь поглощал ночной воздух с ненасытной алчностью. Дверь комнаты, объятая пламенем, вывалилась в коридор, и медленно, но необратимо пожар, словно эпидемия чумы, охватил весь дом.

Ступая среди огня, Лазарус вынул флакон, в котором Тень обитала много лет, и высоко поднял его. Издав вопль отчаяния, Тень спряталась в сосуд. Хрустальные стенки тотчас покрылись заиндевелым кружевом. Лазарус заткнул флакон пробкой и, посмотрев на него в последний раз, бросил в огонь. Флакон разлетелся на тысячу кусков. Как утратившее силу проклятие, Тень прекратила существование. А вслед за этим Лазарус почувствовал, как жизнь покидает его, медленно вытекая из смертельной раны.

Когда Ирен с Исмаэлем показались в проеме портала с бесчувственной Симоной на руках, огонь уже бился в окнах третьего этажа. Не прошло и нескольких секунд, как витражи стали взрываться один за другим, обрушив на сад ураган расплавленного стекла. Ребята бежали до опушки леса и, лишь оказавшись под спасительной сенью деревьев, остановились, чтобы оглянуться назад.

Кравенмор пылал.

Одно за другим изумительные создания, обитатели вселенной Лазаруса Жана, погибли в огне пожара в ту ночь 1937 года. Стрелки стекли с циферблата говорящих часов струйками расплавленного свинца. Балерины и оркестры, волшебники, ведьмы и шахматисты – неполный список чудес, которым не суждено было увидеть завтрашний день. Пламя не пощадило ничего. Этаж за этажом, комната за комнатой, дух разрушения навсегда стер с лица земли все, что было в этом доме прекрасного и ужасного.

Сокровища фантазии и плоды воображения, создававшиеся десятки лет, исчезли как дым, оставив после себя лишь горстку пепла. В одном из уголков разверзшегося ада только огонь был свидетелем, как пылали фотографии и вырезки, которые бережно хранил Лазарус Жан. И пока полицейские машины прибывали к месту грандиозного пожара, что зажег зарю среди ночи, глаза несчастного ребенка закрылись навсегда в комнате, где никогда не было и уже не будет игрушек.

Исмаэль до конца дней запомнит последние минуты жизни Лазаруса и его спутницы. У него перед глазами стояла картина, как Лазарус целует любимую в лоб. Юноша дал себе тогда клятву, что сохранит секрет кукольника до самой могилы.

В свете занимавшегося дня стали видны облака пепла, плывшие к горизонту над окрашенной багрянцем лагуной. Постепенно, по мере того как рассвет рассеивал туманную дымку над Английским пляжем, над кронами деревьев, за лесом, выступали руины Кравенмора. Витые столбы сизого дыма подпирали небо, прокладывая в облаках черные бархатные колеи – тропинки, которые пересекали разве что стаи птиц, летевшие на запад.

Сумеречная завеса ночи не спешила отступать, и золотисто-красная дымка, застилавшая вдали островок маяка, расходилась белыми перьями, которые подхватывал и уносил утренний бриз.

Ирен с Исмаэлем сидели на белой пелене песка, на полпути в никуда, и наблюдали, как истекают последние минуты долгой ночи лета 1937 года. Молча взявшись за руки, они дождались, когда первые бледно-розовые проблески солнца, пробившиеся сквозь облака, выстлали сверкающим жемчугом дорожку в отрытое море. Башня маяка выступила из тумана, темная и одинокая. Легкая улыбка тронула губы Ирен. Она поняла, что зарницы, которые местные жители видели во мгле, погасли навсегда. Сентябрьские огни ушли на рассвете.