Джон Робисон - Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера

Медведик был такой крошечный, что, даже когда он растягивался во всю длину, он был не длиннее моего локтя. Доставив его домой, мы выстелили тканью маленькую корзину и устроили его как в гнезде. Но за несколько недель маленькая корзинка стала ему тесна. Медведика переселили в корзину побольше, где он и прожил почти весь первый год жизни.

Когда ему исполнилось три дня, я взял его с собой на работу и показал всем сотрудникам, а потом еще прогулялся по округе – показал соседям. Все хвалили Медведика и восхищались им. Медведик ничего не говорил, но я уверен, что впечатлений у него было море и он все запоминал.

Мы носили Медведика с собой повсюду, потому что считали – чем больше времени он проводит среди людей, тем легче впишется в общество и научиться со всеми ладить. В те времена я еще не знал, что такое синдром Аспергера, но хорошо помнил, как мне тяжело давалась социализация, и хотел, чтобы у Медведика все сложилось лучше и легче. Я долго размышлял, как этого добиться, и, среди прочего, решил, что ему нужно видеть как можно больше разных интересных людей. Когда он был маленьким, носить его с собой повсюду было легко, и он все и всех рассматривал очень внимательно. Я обычно носил Медведика на груди, под курткой, и он смотрел наружу. Молнию я расстегивал только наполовину, так, чтобы Медведик был надежно подстрахован и не выпал. Ручки он высовывал. Для надежности я всегда затягивал кулиску внизу куртки, чтобы Медведик не выпал через низ. Многие окружающие провожали нас удивленными взглядами, но обычно ничего не говорили.

– Это Медведик, – представлял его я, показывая на расстегнутую куртку, из которой он спокойно озирал мир. Я очень им гордился и хотел, чтобы он поскорее подрос и научился всяким штукам. Я мечтал о том, что настанет время, и Медведика можно будет приспособить к делу, – например, пусть стрижет газон или моет машину. Увы, этот светлый день так и не наступил. Вырасти-то Медведик вырос, никуда не делся, но вот заставить его делать что-нибудь полезное оказалось очень трудно, да что уж там, невозможно. Но я забегаю вперед.

Когда Медведик был маленьким, я старался познакомить его с разными взрослыми занятиями. Если я чинил машину, то брал Медведика с собой, устраивал в тени, под капотом. Во младенчестве он был неразговорчив, поэтому не знаю, какие у него накопились впечатления.

Поначалу Медведик был не очень занимателен, потому что ничего особенного не делал, но потом он начал вопить. Я вынимал его из корзинки и клал себе на грудь, где он и засыпал. Я вычитал, что младенцев успокаивает биение родительского сердца. Если Медведик вопил громче, я прижимал его к себе.

У меня был для Медведика особая мантра, такое заклинание, которое я снова и снова повторял нараспев:

– О-о-очень споко-о-ойная и умиротворе-е-е-енная зверю-ю-ю-юшка. – И так много-много раз на всякие лады, растягивая то одно слово, то другое.

Обычно, если я прижимал его к себе и произносил заклинание много-много раз, Медведика удавалось убаюкать, он прекращал брыкаться и засыпал.

Мне нравилось, когда он спал у меня на груди, если только он не писался, не пускал слюни и не отрыгивал. Но я всегда тревожился, как бы мне его не придавить, если я повернусь во сне. Думаю, у родителей срабатывает какой-то инстинкт – ничего страшного не случилось.

Когда Медведик подрос, он начал ползать. Большая корзина для белья снова пригодилась – мы соорудили из нее манеж. Но Медведик рос так быстро, что в скором времени уже запросто перебирался через край корзины. Тогда мы приобрели детскую кроватку.

Потом Медведик заговорил. Бывало, подойдет ко мне и твердит: «На ручки! Прыг! Прыг!», пока не добьется внимания. Чтобы я уж точно понял, он еще и руки вверх тянул. Я поднимал его и подбрасывал в воздух, потому что требовал он именно этого. Медведику «прыг-прыг» не приедался. Он не боялся и был твердо уверен, что всегда его поймаю. Я бы на его месте никогда не согласился на такой «прыг-прыг на ручках» – испугался бы, что меня уронят и я шлепнусь на пол с высоты.

Понемногу мы начали вместе читать книжки. Медведику очень полюбились книжки доктора Сьюза. [15]

Я читал ему эти книжки так часто, что выучил все стишки наизусть. Вскоре мне прискучило все время читать одно и то же, и я принялся разнообразия ради вносить в стишки разную отсебятину – в своем вкусе.

Или в таком духе.

Мне мои импровизации очень нравились, потому что снова и снова читать одно и то же было невыносимо скучно. Но, хотя я очень аккуратно и умело встраивал свою отсебятину в исходный текст доктора Сьюза, Медведик сразу замечал подмену и бурно возмущался.

– Читай правильно, папа! – кричал он.

В конце концов, чтобы не читать по сто раз одно и то же, я принялся сочинять для Медведика разные истории. Ему такое новшество пришлось по душе, поскольку теперь он не знал, чего ожидать, но мне было нелегко – приходилось сочинять сюжеты по ходу рассказа и не повторяться. Больше всего Медведику полюбились истории про летучих ящериц, которых звали Гурку, Ууду и Вааду. Они были родом из Страны Летучих Ящериц, но прилетали в наши края. Я вплетал в истории про ящериц разные фрагменты и персонажей из детских книг, которые уже читал Медведику. В особый восторг его приводило, когда в приключениях летучих ящериц принимал участие Паровозик Томас из его любимой книжки, – например, история, когда большие ящерицы-охотники поймали Томаса в огромную сеть и унесли в Страну Летучих Ящериц.

Мы часто катались с Медведиком на машине и глядели в окно, высматривая, не покажутся ли вдали в небе летучие ящерицы.

Еще я рассказывал Медведику, откуда он взялся. По-моему, этот вопрос задают все дети. Я сказал Медведику, что мы увидели его в витрине Магазина Младенцев, – он там лежал среди других и сразу же нам приглянулся. Медведик очень возгордился, когда узнал, что он – младенец самой лучшей, самой дорогой и продвинутой модели. Позже, когда Медведик пошел в школу, ему предложили другие варианты ответа на вопрос, откуда берутся дети. Но до той поры его вполне устраивала версия про Магазин Младенцев.

Еще мы с ним вместе мастерили то да се. Медведик обожал конструктор «Лего», но всегда настаивал: строить только то, что нарисовано на картинке, и не отклоняться от образцов. Мама, Медвежонок, это одобряла. А я такие строгости не выносил, – меня всегда тянуло модифицировать все чертежи и образцы.