Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы

Как приятно видеть, что в этих местах снова бурлит жизнь! Внезапно я перенеслась мыслями на шестьдесят лет тому назад и увидела себя молодой, стоящей на одной из этих извилистых улочек в сером форменном платье монахини. И откуда во мне тогда было столько бесстрашия? Ведь опасность грозила из-за каждого угла. Так как же мне удалось сделать то, что я сделала?

Для Пенни переезд в монастырскую обитель Святого Иосифа оказался поистине спасительным кругом. Последние дни в Галатасе стали для нее настоящей мукой. Невыносимо было видеть измученные лица военнопленных, невыносимым было общество немецкого капитана. Как отрадно снова оказаться среди женщин и самой снова почувствовать себя женщиной. Пенни направили в родильное отделение ухаживать за осиротевшими младенцами, и это тоже внесло приятное разнообразие в ее жизнь.

В обители царили тишина и покой. Когда закрывались ворота, то мир снаружи как бы переставал существовать и все то страшное, что творилось за монастырскими стенами, отодвигалось куда-то прочь, хотя бы на несколько считаных часов. Пенни даже не представляла себе, до какой же степени она устала и выбилась из сил за последние месяцы. Если бы не строгий монастырский устав, она могла бы спать и спать сутками. Матушка настоятельница была в курсе некоторых обстоятельств ее истории. Пенни честно призналась ей, что она протестантка, иностранка, что у нее нет при себе никаких документов, подтверждающих личность, и что она просит убежища в монастыре исключительно с одной целью: избежать настойчивых ухаживаний со стороны одного немецкого офицера. Вполне возможно, последняя причина была несколько преувеличена ею. Но Пенни полагала, что именно личные мотивы должны сыграть ей на руку.

Если матушку Веронику и смутило то, что она фактически берет под свое крыло беглянку без роду и племени, внешне она постаралась ничем не выдать обуревающих ее страхов.

Выслушав исповедь Пенни, она лишь улыбнулась и сказала:

– Само провидение, дитя мое, направило вас именно к нам! У меня для вас есть очень важная и нужная работа. Дело в том, что многие наши сестры сейчас проходят послушание в городском госпитале, а у нас при монастыре есть родильное отделение, и там катастрофически не хватает персонала. Когда начались бомбежки, многих рожениц пришлось спасать из-под обвалов, а потому участились случаи выкидышей и даже мертворожденных. Словом, работы в отделении выше головы, а потому я направлю вас туда и надеюсь на вашу помощь.

– Но я не акушерка! – перепугалась Пенни, вспомнив, через какие страдания пришлось в свое время пройти ее родной сестре Эффи. – У меня даже нет никакой акушерской практики. Я и роды ни разу не принимала.

– Всему можно научиться, дитя мое! Смотрите, наблюдайте, запоминайте! Природа делает свое дело сама, но иногда возникают осложнения, и тогда уже требуется вмешательство человека. Думаю, вы справитесь!

Пенни снова унеслась мыслями к Эффи. Сколько горя они пережили, когда у сестры случился первый выкидыш. Но, может, все ее страдания уже в прошлом и сейчас у Эффи уже есть малыш или малышка? Интересно, где теперь все они? Мама, отец, сестра. Дай бог, чтобы они успели переехать в Стокенкорт. В деревне, что ни говори, спокойнее. Лондон бомбят. Пенни сама слышала, как немцы, сидя в уличных кафе, во всеуслышание хвалились, что скоро их асы сровняют Лондон с землей. Но как же далеко теперь от нее родительский дом, их фамильный замок в Стокенкорте, и сама Англия, и семья. Сегодня она совершенно одна в этом огромном мире. Ей не на кого положиться, не к кому прийти за советом и помощью. Будут ли у нее когда-нибудь дети? Будет ли ей даровано счастье стать матерью?

Пенни выдали монашеское одеяние: длинное серое платье, фартук и сестринскую наколку. Монахини встретили ее приветливо, несмотря на то, что она пришла к ним совсем из другого мира. Но при всем своем уважении к их образу жизни, к их глубоким и искренним религиозным чувствам, монашеский уклад отпугивал Пенни, он был ей чужд и непонятен. Во время обязательных служб мысли ее постоянно витали далеко от церковного храма. Она пыталась представить себе, где сейчас Брюс, как после ранения сложилась судьба ее брата, что делает Йоланда в оккупированном немцами городе. А еще она искренне надеялась на то, что капитана уже перевели из Ханьи куда-нибудь за пределы острова, на новое место службы, и немецкие власти начали потихоньку забывать о ней.

Особое удовольствие она получала, когда ей доводилось заниматься с сиротами, маленькими девочками и мальчиками, за которыми монахини присматривали в яслях, организованных при монастыре. Их воспитанники были так не похожи на шаловливых жизнерадостных малышей, которых она когда-то знавала до войны. Эти дети никогда не смеялись, не бегали, не кричали. Они лишь молча таращили на нее свои широко распахнутые глазенки, и в них плескался один только страх.

После нескольких недель безотлучного пребывания за стенами монастыря Пенни наконец позволили выйти в город. Ей было поручено сопровождать сестру Клотильду и еще одну монахиню на базар, для того чтобы помочь доставить необходимую провизию с рынка. Пенни обрадовалась, словно школьница, которой предоставили неожиданные каникулы. Все трое поднялись засветло, чтобы успеть к открытию рынка, и сразу же тронулись в путь.

Сестра Клотильда не вызывала у Пенни особой приязни. Бледнолицая сухопарая женщина без возраста, с маленькими, похожими на два буравчика глазками, от которых ничего невозможно было скрыть, она всегда была настороже, готовая к любым неприятностям. Вот и сейчас она с явным подозрением обозрела Пенни, поверх очков в тонкой металлической оправе. Эта девушка никогда не подходит к причастию во время мессы. Интересно, почему? И акцент у нее явно нездешний. Правда, говорят, она очень опытная медсестра. Насельницы монастыря отзываются о ее профессиональных навыках с большим уважением, и это тоже почему-то раздражает сестру Клотильду.

Рынок поразил монахинь своей небывалой скудностью. Пустые прилавки, за которыми коротали время несколько продавцов.

– А где же свежая рыба? – страшно удивилась сестра Клотильда.

Уплыла к немцам, ответили им не без юмора.

Та же картина повторилась и возле овощных и фруктовых прилавков. Урожай загублен на корню, пояснили им. Поля уничтожены взрывами, сады и огороды сгорели в огне вместе с деревнями во время карательных операций. Крестьяне боятся ехать в город, а многих уже и в живых нет.

– Так кто же нас станет кормить? – удивилась монахиня.

– А дальше, матушка, будет только хуже! – обрадовал ее продавец. – Все, что можно, люди прячут в закрома. Впереди ведь зима. Надо как-то выжить самим. Могу предложить вот только немного улиток! – Он приоткрыл корзинку.