Конн Иггульден - Война роз. Буревестник

Однажды к нему в камеру пришел старший судья города Нанси, Жан Марисс, напоминавший живой труп. У носа он держал ароматический шарик с высохшими лепестками, дабы заглушить невыносимый смрад. Рюбен дерзко смотрел на него единственным сохранившимся глазом, в надежде вызвать у него чувство стыда проявлением своего человеческого достоинства. К этому времени он уже не мог говорить. Все зубы у него были выбиты, и в качестве пищи он мог принимать только жидкую овсянку, которую ему ежедневно приносили, чтобы поддерживать в нем жизнь.

– Я вижу, в нем все еще присутствует дьявольская гордость, – сказал Жан Марисс караульным.

Рюбен смотрел прямо перед собой, и глаз его горел глухой ненавистью. Он был знаком с Жаном Мариссом, как и со всеми чиновниками региона. Знание их привычек когда-то приносило ему немалую пользу, но сейчас оно не спасло его. Проститутки Нанси говорили о Мариссе, что он больше любит бить, нежели целовать. Ходил даже слух, будто одна девушка умерла после того, как провела с ним вечер. Рюбен был уверен, что жена Марисса была бы поражена, дойди этот слух до нее. Он задумался о справедливости обвинений в свой адрес, но ему не с кем было поговорить об этом, к тому же его язык уже был вырван щипцами, специально предназначенными для этой цели.

– Допрашивающие вас люди сказали мне, что вы отказываетесь сознаваться в своих грехах, – сказал Жан Марисс. – Вы слышите меня, мсье Мозель? Они говорят, что вы отказываетесь подписывать что-либо, хотя они ради этого намеренно не трогали вашу правую руку. Разве вы не понимаете, что это положит конец всему? Ваша судьба предрешена. У вас ничего не осталось. Вам не на что надеяться. Сознайтесь, и тогда, возможно, вы получите отпущение грехов. Наш Бог милостив, хотя вряд ли вы, евреи, понимаете это. Вам суждено гореть в аду за вашу ересь, но кто знает? Может быть, если вы покаетесь, сознаетесь, Он избавит вас от этой участи.

Рюбен пристально смотрел на него. У него возникло ощущение, будто он может сконцентрировать во взгляде всю свою боль и с ее помощью соскоблить с этого человека до самой кости ложь, которой тот оброс. Кожа на худом лице Марисса была сморщенной, подобно старому, пожелтевшему пергаменту. Он походил на покойника. И все же Бог не поразил его своей карающей десницей. Он выставил вперед подбородок, расценивая молчание Рюбена как вызов.

– Ваше имущество конфисковано, вы это понимаете? Ни один человек не может извлечь выгоду из союза с дьяволом. Вашей жене и вашим детям придется самим зарабатывать себе на хлеб. Вы чрезвычайно осложнили им жизнь своей тайной ворожбой. У нас имеется свидетель, добропорядочный христианин с безупречной репутацией. Вы понимаете? Вам не на что рассчитывать в этом мире. Кто позаботится о вашей семье, когда вас не станет? Неужели они продолжат страдать из-за того, что вы сделали? Небеса проливают слезы. Они проливают слезы из-за страданий невинных. Сознайтесь – и все это прекратится!

На улице Рюбен случайно задел поносившего его подмастерье. Его подвела сломанная нога. Здоровый парень тут же ударил его кулаком по лицу, из носа хлынула кровь. Он смотрел, как красные капли падают на солому и грязь, покрывавшие дорогу, ведущую к городской площади. Один из караульных заорал на подмастерье и, уперев древко копья ему в грудь, отодвинул его обратно в толпу зевак. Рюбен увидел на лице парня улыбку. Вероятно, он был доволен тем, что сможет впоследствии рассказать своим детям, как ударил еврея по лицу. Он шел, с трудом волоча ноги, временами его сознание меркло. Казалось, эта дорога никогда не кончится, и на всем протяжении пути вдоль нее стояли мужчины, женщины и дети, пришедшие посмотреть, как он будет умирать. Какой-то сорванец выставил вперед ногу, и Рюбен споткнулся об нее и со стоном упал, ударившись коленями о камни. Все его тело пронзила боль. В толпе раздался смех. Люди были довольны, что увидели хотя бы часть увлекательного представления. Зеваки, стоявшие вдоль дороги, не имели возможности дать взятку, чтобы их пропустили на площадь.

Рюбен почувствовал, как сильные руки поднимают его с земли, и ощутил при этом запах чеснока и лука, хорошо знакомый ему по тюрьме. Он попытался поблагодарить караульного за помощь, но изо рта у него вырвалось мычание.

– Ничего, дойдешь, – проворчал в ответ караульный. – Осталось совсем немного.

Рюбену вспомнилось, как Жан Марисс склонился над ним, подобно ворону, осматривающему труп в поисках годного в пищу куска плоти.

– Некоторые люди удивляются, как еврей мог заниматься магией втайне от жены и детей. Вы понимаете меня, мсье Мозель? Люди шепчутся, что жена виновна точно так же, как и муж, и что дети порочны не менее, чем отец. Они говорят, что было бы преступлением позволить им уйти от наказания. Если вы не сознаетесь, я буду вынужден посадить их в тюрьму и допросить. Вы представляете, каково им придется, мсье Мозель? Какой ужас они испытают? И все же нельзя допустить, чтобы зло пустило корни. Ростки необходимо вырвать и бросить в огонь, прежде чем ветер подхватит семена и рассеет их. Вы понимаете, мсье? Подпишите признание, и ничего этого не будет. Все кончится.

Еще год назад Рюбен посмеялся бы над подобной угрозой. Тогда у него были друзья, богатство и даже влияние. Мир представлялся ему пространством, где царит порядок, где невинных людей не бросают в тюрьму и не подвергают мучениям. Он узнал, что такое подлинное зло, в камере тюрьмы города Нанси. Надежда умерла в нем, когда искалечили его тело.

Рюбен подписал признание. Он отчетливо помнил, как тряслась его рука, выводя подпись под этой ложью, которую ему даже не захотелось читать. Жан Марисс склонился над ним, и его губы растянулись в улыбке, обнажив гнилые зубы. Он помнил теплое дыхание и почти ласковый голос судьи.

– Вы поступили правильно, мсье, – сказал Марисс. – Нет ничего постыдного в том, чтобы говорить правду. Утешайте себя этим.

Городская площадь была заполнена зеваками. Свободной оставалась лишь узкая дорожка, вдоль которой стояли караульные. Рюбен содрогнулся при виде котлов с кипящей водой, стоявших по обе стороны от эшафота. Его мучители с видимым наслаждением описали ему процедуру его казни во всех подробностях. Им очень хотелось, чтобы он знал, что его ожидает. На его кожу будут лить кипящую воду, чтобы она легче отставала от плоти, а потом ее будут сдирать лоскутами. Это будет продолжаться несколько часов, дабы его невыносимые мучения доставили удовольствие толпе. Рюбен понимал, что может не выдержать этого. Он представлял, как потеряет человеческое достоинство и превратится в вопящее животное. Он не осмеливался думать о жене и дочерях. Они не останутся брошенными на произвол судьбы, говорил он себе. Его брат наверняка позаботится о них.