Пауло Коэльо - Адюльтер

Да я тоже ни разу не слышала такого рода объяснений. И не знала, что в детстве он получил такую прививку от ревности. Мегере удается сделать так, чтобы все кругом слушались беспрекословно: идем ужинать… брось сигарету… говорить будем о том, что я предпочту.

Мой муж сказал то, что сказал, по двум причинам. Во-первых, это предложение поужинать показалось ему подозрительным и он пытается меня защитить. Во-вторых, он прилюдно говорит мне, как я важна для него. Прикасаюсь к его руке. Вот бы не подумала… Я считала, что ему просто неинтересно то, чем я занята.

– А вы, Линда? Вы не ревнуете мужа?

Я?

Да нет, разумеется. Я всецело доверяю ему. И считаю, что ревность – удел людей нездоровых, неуверенных в себе, лишенных самоуважения, людей с заниженной самооценкой, по этой причине считающих, что первый встречный может представлять угрозу их супружеству. А вы, Марианна?

И мадам Кёниг попадает в собственную ловушку.

– Я ведь сказала, что считаю ревность идиотским чувством.

Да, сказали. Но что бы вы сделали, обнаружив, что муж вам изменяет?

Якоб бледнеет. И с трудом сдерживается, чтобы после этого вопроса не выпить залпом содержимое своего бокала.

– Я думаю, что он ежедневно встречает женщин, которые умирают от тоски в собственном браке и обречены вести унылую, тусклую, ежедневно повторяющуюся жизнь. Еще думаю, что и у него на работе найдутся несколько дам, которые из журналисток прыгнут прямо в пенсионерки…

Да, таких немало, отвечаю я без тени эмоций в голосе. Кладу себе еще немного фондю. Марианна смотрит мне прямо в глаза, и я знаю, что она имеет в виду меня, но не хочу, чтобы мой муж что-нибудь заподозрил. Мне плевать на нее и на Якоба, который, конечно, во всем признался, стоило ей лишь поднажать.

Сама удивляюсь своему спокойствию. То ли это вино так подействовало, то ли проснулся дремавший во мне монстр. А, может быть, это наслаждение от возможности сцепиться с этой женщиной, которая мнит себя всезнающей.

Продолжайте, говорю я, обмакивая кусочек хлеба в расплавленный сыр.

– Как вы, наверно, догадываетесь, эти женщины для меня опасности не представляют. И, в отличие от вас обоих, у меня нет полного доверия к Якобу. И я знаю, что он уже несколько раз изменял мне. Ибо плоть слаба…

Якоб, засмеявшись не без нервозности, отпивает глоток вина. Бутылка пуста, и Марианна знаком просит у гарсона другую.

– …но я стараюсь видеть в этом нормальную реакцию. Потому что если моего мужа не преследуют алчущие любви бабы, значит, он ни для кого не представляет интереса. И я испытываю не ревность, а – знаете, что? Вожделение. Я часто сбрасываю с себя одежду, подхожу к нему и прошу, чтобы он сделал со мной ровно то же самое, что он делает с ними. Иногда прошу рассказать о своих интрижках, и эти рассказы заставляют меня острее чувствовать наслаждение.

– Все это фантазии Марианны, – говорит Якоб, но звучат его слова не очень убедительно. – Она постоянно что-нибудь выдумывает. Как-то раз спросила, не хочу ли я побывать на свингерской вечеринке в Лозанне?

Понятно, что он не шутит, но все смеются. И Марианна тоже.

А я с ужасом понимаю, что Якобу страшно нравится слыть «неверным мачо». Муж, очень заинтересовавшись ответом Марианны, просит ее подробней рассказать о том, какое действие оказывают на нее истории о внебрачных связях. Потом спрашивает адрес свингер-клуба и смотрит на меня блестящими глазами. Говорит, что пора бы уж испробовать что-нибудь новое. Не знаю, вправду ли он заинтересовался новым опытом или пытается как-то разрядить почти невыносимую обстановку за столом.

Марианна отвечает, что адрес не помнит, но если он продиктует свой номер, – сбросит ему смской.

Кажется, мне пора выйти на сцену. Говорю, что как правило ревнивцы стараются показать, что это чувство им абсолютно чуждо. Обожают делать намеки, чтобы увидеть, есть ли какие-либо сведения о поведении партнера, но когда получают их – теряются как дети. Вот у меня, к примеру, может быть роман с вашим мужем, а вы никогда об этом не узнаете, потому что я не так глупа, чтобы угодить в расставленные силки.

Тон моего голоса немного изменился. Муж смотрит на меня удивленно:

– Дорогая, ты не находишь, что слишком далеко зашла?

Нет, не нахожу. Не я начала этот разговор и понятия не имею, куда намерена дойти в нем Марианна Кёниг. Но с той минуты, как мы сели за стол, она не перестает многозначительно намекать на что-то, и мне это уже сильно поднадоело. А ты, кстати, не заметил, как она смотрела на меня все то время, что длился этот разговор, не интересный никому, кроме нее?

Во взгляде Марианны теперь читается изумление. Она явно не ожидала подобного отпора, поскольку привыкла, что она и задает тон разговора и определяет его тему.

Добавляю, что знавала многих людей, одержимых навязчивой ревностью – и не потому, что сомневаются в верности супруга, а потому что не всегда оказываются, как привыкли, в центре всеобщего внимания. Якоб подзывает официанта и просит счет. Что же, отлично. Кто пригласил, тот и платит.

Поглядев на часы, разыгрываю удивление: время нашего возвращения домой уже прошло, а ведь мы условились с няней. Поднимаюсь, благодарю за ужин и иду к вешалке взять пальто. Разговор меж тем перешел на детей и связанные с ними обязанности.

– Неужели она вправду решила, что я говорила про нее? – слышу я обращенный к мужу вопрос Марианны.

– Да нет, конечно. Для этого нет ни малейших оснований.

Мы выходим наружу – воздух уже довольно холодный. В запале досады и раздражения горячо принимаюсь объяснять – Марианна говорила именно про меня: она такая невротичка, что даже в день выборов не смогла удержаться от каких-то туманных намеков. Она постоянно строит из себя нечто, хотя на самом деле умирает от ревности к этому идиоту, который по статусу обязан вести себя прилично и которым она правит железной рукой в надежде, что он сделает карьеру политика. В глубине души она уверена, что это ей пристало вещать с трибуны, что хорошо, а что дурно.

Муж говорит, что я выпила лишнего, и просит успокоиться.

Проходим мимо собора. Город снова окутан туманом и оттого все напоминает какой-то фильм ужасов. Легко представить себе, как из-за угла выскакивает Марианна с кинжалом – совсем как во времена Средневековья, когда Женева непрестанно воевала с французами.

Ни холодный воздух, ни ходьба не успокаивают меня. Садимся в машину, а по приезде домой я прохожу прямо в спальню, принимаю две таблетки валиума, покуда муж расплачивается с няней и укладывает детей.

Сплю как убитая десять часов подряд. Наутро, занимаясь обычной домашней возней по хозяйству, замечаю, что муж почему-то не так ласков со мной, как обычно. Эту перемену почти невозможно ощутить, но ясно одно – вчера в ресторане что-то его расстроило. Я никогда еще не принимала разом две таблетки транквилизатора и потому не очень ясно соображаю: не знаю, что делать. И пребываю в каком-то подобии летаргии – но не похожей на ту, которую вызывают одиночество и несчастье.