Пауло Коэльо - Адюльтер

Погруженная в полнейшее безмыслие, я смотрю на город за панорамными окнами. И жду, когда наконец прилично будет тихо и незаметно удалиться отсюда, не вызывая ничьих подозрений.

– Тебя зовут!

Меня?!

– Да, любовь моя, он зовет тебя.

Дариюс, оказывается, только что пригласил меня подняться на сцену, а я не слышала. Да, я однажды была в его программе вместе с бывшим президентом Швейцарии: мы говорили о правах человека. Но я совсем не так влиятельна и значительна. И потом, меня ведь не предупредили, я не готовилась и не знаю, что сказать.

Однако ведущий подает мне знаки. Все вокруг смотрят на меня с улыбкой. И я направляюсь к сцене – уже внутренне собравшись и в глубине души ликуя оттого, что вот Марианну-то не вызвали на сцену. Не вызвали и не вызовут. И Якоба тоже, поскольку по замыслу устроителей вечер должен быть приятным, а значит, свободным от политических высказываний.

Я поднимаюсь на импровизированную сцену, целую Дариюса и начинаю рассказывать нечто неинтересное о той давней передаче. Мужчины в зале продолжают свою бесшумную охоту на женщин, а те по-прежнему оценивающе оглядывают друг друга. Те, кто поближе, изображают внимание к тому, что я говорю. Перевожу взгляд на мужа: все знают, что на публичных выступлениях надо выбрать кого-нибудь из публики и обращаться к нему: это помогает.

И вдруг замечаю такое, чего не может быть никогда: рядом с ним оказываются Якоб и Марианна Кёниги. Все это произошло минуты за две – столько времени потребовалось мне, чтобы подняться на сцену и начать речь: меж тем официанты уже начали сновать по залу, и присутствующие отвели глаза от сцены в поисках чего-нибудь более привлекательного.

Поспешно закругляюсь и благодарю за внимание. Присутствующие аплодируют. Дариюс целует меня в щечку. Пробираюсь туда, где стоят мой муж и супруги Кёниги, но путь мне заступают люди, которые хвалят меня за то, чего я не говорила, утверждают, что я выступала замечательно, что они очарованы моими очерками о шаманизме, предлагают новые темы, протягивают свои визитные карточки и скромно рекомендуют себя в качестве «источников» для того, что может быть «очень интересно для меня». Все это продолжается не меньше десяти минут. Когда я уже завершила свою миссию и приближаюсь к тому месту, где стояла раньше, пока его не заняли, вижу, что все трое улыбаются. Они поздравляют меня, говорят, что я просто создана для публичных выступлений, а потом я слышу приговор:

– Я объяснял, что ты устала, а наши дети – с нянькой, но мадам Кёниг непременно хочет, чтобы мы поужинали сегодня вместе.

– Вот именно: непременно. Здесь ведь никто не ужинает, не правда ли? – подхватывает Марианна.

На лице Якоба застыла фальшивая улыбка: он покорен, как барашек, которого тащат на бойню.

В долю секунды в голове проносятся двести тысяч предлогов отказаться. Но зачем? У меня с собой – отличная доза порошка, вполне готового к употреблению, и не будет более благоприятного момента узнать, готова ли я выполнить мой план.

Кроме того, меня снедает извращенное любопытство увидеть, что это будет за ужин.

Так что – с большим удовольствием, мадам Кёниг.

Марианна предлагает отправиться в «Отель лез Армюр», что свидетельствует о недостатке воображения, – именно в этот ресторан женевцы предпочитают водить своих иностранных гостей. Там подают замечательное фондю, официанты говорят на всех языках, да и расположен он в самом сердце старого города… Но для тех, кто живет в Женеве, все это совсем не интересно.

Мы приходим следом за Кёнигами. Якоб стоит снаружи, терпя холод ради порочного пристрастия к табаку. Марианна уже внутри. Я говорю мужу, чтобы тоже зашел в ресторан и составил ей компанию, а я постою с господином Кёнигом, чтобы ему было не скучно курить. Муж предлагает поступить наоборот, но я стою на своем – нехорошо будет оставлять двух дам за столом, пусть и на несколько минут.

– Приглашение и меня тоже застало врасплох, – говорит Якоб, когда мы остаемся наедине.

Стараюсь держаться как ни в чем не бывало. Он чувствует свою вину? Он озабочен возможным и близким крахом своего неудачного брака? И едва удерживаюсь, чтобы не добавить: «…с этой ледяной мегерой».

– Да нет, дело не в том. Так вышло, что…

Появление мегеры прерывает нас. С дьявольской улыбкой на губах она приветствует меня (снова!) троекратным поцелуйчиком и приказывает мужу потушить сигарету – чтобы мы вошли немедля. Я читаю у нее в глазах: вы оба мне подозрительны, вы наверняка что-то замышляете, но – берегитесь: я опытна и проницательна, гораздо опытней и проницательней, чем вы думаете.

Мы заказываем обычное – фондю и раклет. Муж заявляет, что ему надоел сыр, и выбирает колбаски, которые, впрочем, мы тоже всегда подаем гостям. Вино, как полагается, – но Якоб не взбалтывает его в бокале, не смотрит на свет, не дегустирует: все это было лишь идиотским способом произвести на меня впечатление при первой встрече. В ожидании блюд за легкой беседой незаметно уходит первая бутылка, и на ее месте возникает следующая. Прошу мужа больше не пить, потому что иначе опять придется оставить машину у ресторана, а мы сейчас гораздо дальше от дома, чем в прошлый раз.

Приносят заказ. Откупориваем третью бутылку. Журчит легкий, ни к чему не обязывающий разговор. О повседневной жизни члена Федерального совета, о двух моих статьях, посвященных стрессу («Поздравляю, это очень необычный подход!»), о том, правда ли, что упадут цены на недвижимость, – теперь, когда банковская тайна постепенно исчезает, тысячи банкиров перебираются в Сингапур или Дубай, где мы проведем рождественские каникулы.

Я жду, когда на арену ворвется бык. Но его все нет, и я слегка ослабляю бдительность. Выпив чуть больше, чем следовало бы, становлюсь весела и беспечна – и как раз в этот миг распахиваются створки загона…

– Мы с друзьями как-то раз обсуждали природу идиотского чувства под названием «ревность», – говорит Марианна Кёниг. – А вы что думаете по этому вопросу?

Что мы думаем по вопросу, о котором не принято говорить на таких ужинах, как этот? Мегера умеет выточить фразу. Должно быть, целый день обдумывала формулировку. И назвала ревность «идиотским чувством», чтобы сделать меня еще более уязвимой и беззащитной.

– В отрочестве мне приходилось наблюдать ужасные сцены ревности… – говорит мой муж.

Что это? Он рассказывает о своей частной жизни? И кому? Полузнакомой даме?

– …и потому дал себе клятву, что если женюсь, никогда не допущу, чтобы подобное происходило со мной, – продолжает он. – Поначалу было трудно, потому что мы инстинктивно стремимся контролировать все – даже то, что контролировать невозможно: любовь и верность. Но я все же сумел. И моя жена, которая ежедневно встречается с самыми разными людьми и иногда приходит домой позже обычного, ни разу не слышала от меня обидного слова или упрека.