Майкл Брейсвелл - Клуб «Криптоамнезия»

Я нарушил свое давнее правило и пошел-таки в «Пляж», потому что мне надо было увидеться с Арчером, бывшим завсегдатаем «Криптоамнезии» и нынешним управляющим пресловутого «Пляжа». У него большие проблемы с выпивкой.

А еще он торгует предметами искусства. Это видно невооруженным глазом, стоит лишь раз посмотреть на его длинную челку и раздутые ноздри. Арчер – сутенер от искусства, причем сутенер категорически антиинтеллектуального типа. Он пребывает в непреходящем антиинтеллектуальном загуле – вполне подходящее, я бы даже сказал, идеальное состояние для человека, который заведует баром и торгует прекрасным. Пробившись сквозь стену пошитых на заказ спецовок, окружающих бар, я обнаружил Арчера сидящим у кофейной машины. Он листал свежий номер «Формирования ложных личностей», мысленно отмечая примеры того, чего не следует делать, если хочешь добиться успеха, и выбирая себе новых спонсоров. Арчер – самозваный стилист, Франкенштейн, создавший зомби, чтобы у него был свой собственный гробовщик. Он говорит, что проводит свободные вечера в гейских борделях, где занимается исключительно научными изысканиями в области изучения трудовых движений и затрат времени. Его любимый анекдот – про художника-оформителя и горячий монтаж изображений. Его предел – секс.

Он встретил меня с непомерным энтузиазмом, свойственным всякому ветерану-зануде, и тут же вывалил на меня все последние сплетни. Вчера вечером он был на одной вечеринке. У меня все оборвалось внутри, ведь там могла быть и Лайза. (Лайза! Женщина, которая заставила меня быть свидетелем страшного превращения дружбы в учтивость: медленного подавления духа.) Арчер затараторил: «Знаешь, там было классно. Был народ, ну, из группы, как ее там, не помню… они в прошлом году записали одну композицию вместе с Mingus Factory на Grey Edge, а теперь делают свой альбом, потому что кто-то из них знает парня, который раньше работал менеджером Roxy Music, но сейчас занимается с этим, как его… ну, такой, длинноволосый… и он считает, что их жесткий стиль – это как раз очень в тему, и говорит…»

Я делаю знак: погоди, замолчи на минуточку. Брови Арчера нависают, как реактивные самолеты с вертикальным взлетом, над оправой его темных очков в предвкушении…

– А ты не видел, там не было… э… Лайзы?

– Какой Лайзы? А! Этой Лайзы. Нет. Кажется, не было.

Хотя мое сердце заледенело, как апельсин в коньяке, я все-таки нахожу в себе силы простить Арчеру все, что он собой обозначает, и продолжаю слушать его болтовню. Теперь мне ничто не грозит. Так что Арчер уже беспрепятственно сверкает перлами своего любительского мистицизма, как молодая невеста – кольцом с бриллиантом, и рассказывает легенды, которые рождаются буквально у нас на глазах. Они все похожи. Все на одно лицо.

Я не особо вникаю в то, что болтает Арчер. Кажется, он говорит:

– Я красивый мужчина, и у меня есть мозги; но как раз потому, что они есть, мозги, красота меня как-то не очень радует. Быть совершенством во всех отношениях – это, знаешь ли, напрягает… и не каждый такое выдержит…

Я не верю ему. Ни единому слову. Он – такой, какой есть: каким, собственно и должен был стать человек, который всю кратковременную весну жизни безвылазно просидел в клубе «Криптоамнезия». В темноте, практически не отрываясь от телефона.

На прощание Арчер меня добивает: наносит смертельную рану, причем делает это изящно и даже со вкусом, как умеют лишь люди, искренне убежденные, что боль должна доставлять удовольствие. Он говорит:

– Да, кстати, я тут устраиваю вечеринку. Лайза тоже придет, я ее приглашал… Ты тоже давай приходи. Если хочешь – с подружкой. Я уверен, что их у тебя больше сотни…

Я иду в туалет. На серой зернистой стене над якобы мраморной раковиной в континентальном стиле развернулась целая письменная полемика с претензией на отточенный литературный стиль, предметом которой служит банальное стилистическое оформление «Пляжа». Под последней записью – очень даже неглупой отсылкой к поп-арту и, в частности, к Паолоцци, причем автор весьма удачно ввернул три итальянизированных каламбура – какой-то урод нацарапал отверткой: ПИЗДА.

Арчер позвал меня на вечеринку, и его приглашение подействовало, как хорошая доза амфетамина: время как будто ускорилось, настойчиво подгоняя меня к чему-то, что непременно должно случиться. Предвкушение возможности снова увидеться с Лайзой сопровождалось непоколебимой уверенностью, что, если мы встретимся, наш погибший роман, несомненно, начнется по-новой и мы опять будем вместе.

Захваченный этим болезненным ускорением, я целыми днями бродил по Сити, каждый раз выбирая маршрут наугад. Мой рассеянный взгляд скользил по выщербленной каменной кладке, словно израненной шрапнелью, по громоздящимся башням из дымчатого стекла; я подолгу рассматривал бледные завитки пара, который струился из вентиляционных отверстий, и тонкие струйки измельченной в лапшу бумаги, извергавшиеся из решетчатых пастей мусоропроводов.

Лондонский Сити – это какой-то особый и странный мир, и в свое время я даже подумывал о том, чтобы снять здесь помещение и открыть новый клуб. Но как-то зимой я провел небольшое исследование и обнаружил, что по окончании рабочего дня вся «Квадратная миля» словно вымирает, а те немногие, кто остаются до позднего вечера на опустевшей площадке для игр, похоже, и не стремятся к чему-то большему, чем пинта эля и тихий патриархальный уют старомодных пивных. Так что мой грандиозный план открыть в Сити ночной клуб под названием «Убийца-Мотылек» (The Killer Moth) явно не был обречен на успех. Теперь, отказавшись от всяких коммерческих поползновений, я просто гуляю по Сити для собственного удовольствия. Для меня Сити – парк, полный сюрпризов. Место, где я ни на что не влияю и где мне не нужны оправдания.

Меня поражает его вместимость: всего-то семь миль из конца в конец, но тем не менее место под новые предприятия здесь найдется и всегда есть кусочек пространства для заходящего солнца. На рассвете, когда солнечные лучи начинают нагревать цементную смесь, новые застройки по периметру Сити отливают приглушенным бронзовым блеском. В местах, где не выживет ничего, кроме самого нового – наглого, самоуверенного, потеснившего прежних, не столь откровенно напористых арендаторов, задуманного в Чикаго, профинансированного в Персидском заливе, разработанного дизайнерами в Италии и находящегося во владении анонимного британского предпринимателя. Скоро здесь будет офис некоей Консультативной службы по промежуточным технологиям. Как раз по соседству с Бюро финансов и инвестиций (Лихтенштейн). Обладать такой властью, такой силой невнятной неясности при столь грандиозных административных постройках, головокружительных башнях на фоне пустынного горизонта и не иметь четкого представления даже о том, в какой области предпринимательства подвизается твоя компания, вообще не заботиться о зримой наружности, а просто играть с новыми скульптурными формами, возникающими словно сами собой при движении тектонических плит изменчивых ценностей абстрактного денежного обращения, – может, это и есть настоящая жизнь. Впрочем, блуждания под сенью Мэншн-Хауса [8]не избавляют меня от настойчивого беспокойства. Я как-то не проникаюсь блаженным покоем тихого вечера у реки. Самое худшее уже случилось, и теперь я пытаюсь во всем разобраться.