Зулейка Доусон - Форсайты

– Ну, прежде не было… – начал Джон, не зная, что сказать.

Масло на разбушевавшиеся воды пролила Холли.

– Он был моим братом.

– Еще дядюшка! – удивленно воскликнул Джонни.

– Был? – переспросила Энн.

– Да, – ответила Холли ровным голосом. – Он погиб на войне с бурами.

– А! – Лицо Энн сморщилось от сочувствия. – Когда ты был ранен в ногу, дядя Вэл?

– Совершенно верно. – Вэл ответил тем же тоном, что и его жена. – Мы оба записались добровольцами.

Энн, чуткая душа, поискала слова утешения:

– Так, значит, вы были большие друзья!

Особый талант Джун имел еще и это свойство: твердо наступая на чьи-то ноги, она словно расчищала дорогу другим.

Теперь настала очередь Вэла искать слова при воспоминании о своем былом враге. Как он хотел расквасить ему нос! И ведь чуть-чуть не расквасил!

– Ну, мы… мы же были двоюродные братья… Тюрбо! Чудесно!

Возможно, свою роль сыграло поданное за рыбой седло барашка – роковое форсайтовское блюдо, которое в прошлом было свидетелем многих решающих сцен. Впрочем, само по себе оно могло бы оказаться безобидным. Решающим фактором явилось заразительное влияние Джун.

– Странное имя! – вдруг заметил Джонни, когда, казалось, эта тема была исчерпана.

– Уменьшительное от Джолион, естественно, – сказала Джун просто.

Джонни, как и ожидали по меньшей мере четверо взрослых за столом, мучительно растерялся.

– Но это же папино имя! И мое!

– Джолли погиб до рождения твоего отца, милый, – сказала его бабушка тоном, который обычно его успокаивал. – Дедушка и я, мы оба хотели, чтобы это имя сохранилось в семье.

– А! – На этот раз мальчик успокоился лишь отчасти.

Вновь разговор мог бы перейти на другую тему, поскольку такое желание было почти у всех. Но Джун внесла еще одну лепту:

– Когда ты женишься и у тебя будет сын, – объявила она бодро, – он тоже может быть Джолионом – следующим, ты понимаешь?

Джун не сомневалась, что довела выбранную ею тему до успешного завершения, и действительно, за овощами разговор перешел на другое. Только двойняшки продолжали раздумывать над ее словами – совсем одинаково в своей безмолвной близости.

Энн и Джонни сидели в соседних комнатах – каждый у открытого окна, обрамленного плющом, – и смотрели на звездное небо тихой теплой ночи. От окна к окну протянулся псевдобалкончик, в котором помещался ящик с цветами. Некоторое время брат и сестра обсуждали, какие еще семейные тайны от них скрывают, но предположения вскоре себя исчерпали. Наступило дружественное молчание, а потом Джонни внезапно спросил:

– Энн, ты ведь никогда не выйдешь замуж, правда?

– Не думаю. То есть… ну, не знаю. А тебе это будет тяжело?

– Жутко тяжело. Но ведь ты не захочешь, верно?

– Ну, если бы я кого-нибудь полюбила, то, может, и вышла бы.

Джонни замолчал, но молчание было уже совсем не дружественным: оно словно щетинилось в темноте. Он сорвал примулу в ящике.

– Ты ведь и сам можешь кого-то найти, – мягко намекнула Энн.

– Нет. – Джонни покачал головой, и в этом движении не было ничего детского.

– Ты всегда так говоришь. Но откуда ты знаешь? У нас еще столько времени впереди. Так как же ты можешь знать?

Джонни посмотрел на сестру, словно вопрос был уже предательством.

– Знаю, и все.

Внизу в гостиной, застыв перед радиоприемником в живой картине, дублировавшейся в эти минуты по всей стране, взрослые завороженно слушали голос диктора, передававшего последнее известие – врезавшееся в эту субботу между сводками о вторжении немецких армий в Нидерланды и продолжающихся воздушных боях над Францией – о том, что король с сожалением принял отставку премьер-министра мистера Чемберлена.

«Его величество, – сообщил им бестелесный голос, – попросил мистера Черчилля сформировать новое правительство. И мистер Черчилль дал согласие».

Глава 3

Монумент Босини

То, что ранение, полученное в одной войне, помешало ему участвовать в следующей (и, возможно, спасло ему жизнь), не казалось Вэлу Дарти достаточным основанием, на которое джентльмен может списать свои долги. Приняв участие в первой и пропустив вторую, он теперь получил третью в своей жизни возможность послужить родной стране. Как большинство его соотечественников, ежедневно читая и ежевечерне выслушивая зловещие сообщения из Франции, Вэл испытывал неодолимую потребность «внести свою лепту».

Сначала он подумал о местной обороне, но, как он упомянул тогда за ужином, общество стариков генералов его не прельщало. Вероятно, в Южной Африке он встречал мало кого из них. И в любом случае, его нога правда учений не выдержала бы. Собственно говоря, если не верхом, передвигаться ему было трудно, и все, что требовало ходьбы, сразу отпадало. Старая рана, как бы давно она ни перестала служить знаком отличия, означала, что ему даже руль нельзя доверить надолго. Ему требовалась активная деятельность, но сидя. Сознавая это противоречие, он продолжал подыскивать что-нибудь подходящее «словно вдовствующая герцогиня с семейным сувениром, который никому не нужен», как сказал он Холли, а затем его зоркий глаз высмотрел службу наблюдателей. Хотя его шестидесятый год уже на две трети остался позади, зрение все еще позволяло ему разглядеть лисицу на расстоянии ста ярдов, это и породило практичную идею. И вот в понедельник после праздничного ужина у Джона, во время которого благодаря Джун пришлось проветрить столько прежде глухо замкнутых уголков, Вэл попросил жену отвезти его в Хоршем, чтобы он мог записаться добровольцем.

– Ты сможешь?

– Конечно. – Холли смотрела, как муж завтракает с обычным аппетитом, и думала, долго ли еще они сумеют покупать копченую лососину. – В Лондоне я должна быть не раньше двенадцати.

– Но Джун? Разве она не торопится?

Они обменялись взглядом, означавшим, что Джун всегда куда-нибудь торопится.

– Джун надо быть там в двенадцать, а забрать медикаменты я могу в любое время. Так что можешь поклянчить, чтобы подвезли и тебя.

– Считай, что уже поклянчил! – Вэл вытер рот салфеткой.

– Но, Вэл… Я только сейчас сообразила – как ты доберешься домой?

– Сяду на поезд и пройдусь пешком от станции.

Местная железнодорожная ветка петляла по Даунсам, по возможности избегая крутых подъемов и спусков, зато, словно в компенсацию, соединяла множество селений «на равнине», как Вэл называл Суссекскую долину. Ближайшей к ним станцией от Хоршема был Уонсдон, а их старый помещичий дом приютился выше в холмах к северу на расстоянии, которое, по мнению Холли, ничего хорошего его ноге не обещало. – Это же почти три мили! Не слишком ли далеко для тебя?

– Ну, если будет трудно, я проголосую.