Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда

– Я, кажется, создала себе небольшую проблему, – произносит она и даже пытается смеяться.

Рука делает легкое движение, будто ее проверяют, и замирает в том же положении.

– Муж на меня рассердится. Ему только в пятницу помыли машину.

– Уверена, он все поймет, – успокаиваю я. – Ему будет гораздо важнее, все ли с вами хорошо. Вы сильно пострадали?

– Даже не знаю. По-моему, нет. Впрочем, кажется, я ударилась головой и еще что-то с ногами. Вот ведь досада! Вероятно, я ехала слишком быстро и попала на обледеневший участок дороги… А еще мне почудилось, будто я увидела лису. Впрочем, какая теперь разница.

Некоторое время мы молчим. У меня затекают ноги, а джинсы на коленях, упирающихся в мокрые и холодные листья папоротника, покрываются грязной ледяной коркой. Я немного меняю позу, размышляя, сколько времени потребуется «скорой», чтобы добраться сюда из Фулбери-Нортона. Десять минут? Двадцать? Судя по голосу, ранения женщины не слишком серьезны. Мне известно, что посторонним лучше не вмешиваться в дорожное происшествие, но, может, мне все же попробовать хоть как-то помочь ей? А если у нее переломы ног? И к тому же я даже не смогу открыть разделяющую нас дверцу, которую от удара смяло в гармошку и заклинило.

Я складываю ладони вместе и дую на них. Могу представить, как холодно сейчас женщине.

– Как вас зовут? – спрашивает она.

– Фрэнсис. А вас?

– Элис.

Может, мне только кажется, но ее голос звучит слабее. Потом она задает вопрос:

– Вы живете поблизости?

– Уже нет. Теперь я живу в Лондоне. А сюда приезжала навестить родителей. Их дом в двадцати минутах езды отсюда – рядом с Фринборо.

– Чудные здесь места. У нас тоже дом в Бидден-бруке. Он скоро начнет беспокоиться, куда я запропастилась. Я ведь обещала позвонить, как только доеду.

Не ясно, как на это реагировать, и внезапно меня пугает мысль, что она попросит позвонить мужу. Где же «скорая»? Где полиция? Почему, черт возьми, все тянется так долго?

– Вам холодно? – спрашиваю я, засовывая руки в карманы куртки. – Мне бы очень хотелось помочь вам устроиться поудобнее, но вам не следует сейчас двигаться.

– Верно, давайте просто подождем, – соглашается она с легкостью, словно мы стоим на автобусной остановке и ничего серьезного не произошло. Так, мелочи жизни.

– Уверена, они скоро приедут.

Женщина издает звук, который приводит меня в ужас. Это похоже на резкий хрипловатый вдох или негромкий всхлип. И она замолкает.

– Элис! Элис! – окликаю я, но она не отвечает, а лишь издает тот же звук вновь и вновь, и в нем я слышу какую-то безнадежность, понимая наконец, что на самом деле все обстоит очень и очень плохо.

Мне становится одиноко. Я чувствую полную беспомощность, оставшись в лесу под дождем и слыша этот повторяющийся то ли стон, то ли плач. Оглянувшись через плечо, я вижу свою машину со включенными фарами, а позади нее простирается густой мрак. И я продолжаю смотреть и смотреть туда, все еще разговаривая при этом, хотя мне уже давно никто не отвечает. Наконец появляются мерцающие огни – белые и синие. Я поворачиваюсь к Элис:

– Они уже здесь. Помощь близка. Все будет хорошо, Элис. Только держитесь. Они приехали.

Я сижу на пассажирском сиденье полицейского автомобиля и даю свидетельские показания женщине, которую мне представили как констебля Рен. Дождь усилился. Его струи заливают ветровое стекло, а по крыше машины капли стучат так громко, что Рен приходится просить меня повторить только что сказанное. Но все это время меня гораздо больше беспокоит происходящее там, где теперь установлен яркий свет, где работает мощная режущая машина, лебедка и подъемный кран. Стекло запотело, и я почти ничего не могу рассмотреть. Протерев его участок рукавом, я вижу, что между открытыми задними дверями микроавтобуса «скорой помощи» стоит санитар, поглядывает на часы и наливает себе что-то из термоса. Вероятно, кто-то из его коллег сейчас там, в лесу. Может, они просто подбросили монетку и этому парню повезло. «Какой смысл нам всем сразу рисковать подхватить воспаление легких?»

Рен закрывает свой блокнот и говорит:

– Что ж, наверное, это пока все. Спасибо за помощь. Вероятно, с вами скоро опять свяжутся, чтобы прояснить детали.

– Что будет с ней? – спрашиваю я, понимая, как глупо звучит вопрос, но ничего другого мне в голову не приходит.

– Мы приложим все усилия, чтобы ей помочь. Через несколько дней мои коллеги вас информируют. А сейчас можете ехать. Вы способны в таком состоянии добраться до Лондона? Мне кажется, разумнее было бы вернуться к родителям и провести ночь у них.

– Мне завтра на работу. Ничего, справлюсь, – отвечаю я и пытаюсь открыть дверь, но констебль Рен кладет руку мне на ладонь и слегка пожимает ее.

– Понимаю, как вам тяжело.

В ее голосе звучит искреннее сочувствие, и от этого нежданного проявления доброты у меня все начинает расплываться перед глазами.

– Вы сделали больше, чем было в ваших силах. Не забывайте об этом.

– Но я ничего не сделала. Я и не могла ничего сделать. Остается только надеяться, что она поправится, – вздыхаю я, открываю дверь и выхожу из машины.

Дождь и ветер обрушиваются на меня с ошеломляющей силой железнодорожного состава. Лес, в котором недавно царила тишина, теперь наполнен шумом и грохотом. Это техника сражается с внезапно налетевшей зимней бурей. В ярком свете переносных прожекторов я вижу большую группу людей, чьи светоотражающие куртки блестят от влаги. Их спины полностью загораживают пострадавшую в аварии машину.

Я бегом возвращаюсь по шоссе к своему «фиату», сажусь за руль и во внезапно наступившей тишине слышу только собственное тяжелое дыхание. Затем я запускаю двигатель и отъезжаю от обочины. Лес остается далеко позади, и возникает ощущение, будто ты вырвалась из его плена. Смотреть, собственно, больше не на что: мелькают обозначающие разделительную полосу катафоты, указатели в виде стрелок и треугольников, начинаются столичные пригороды с погруженными в темноту торговыми и развлекательными центрами и многоуровневыми дорожными развязками.

Оказавшись в своей квартире, сбросив промокшую одежду и приняв горячий душ, я не знаю, чем себя занять. Уже поздно, почти одиннадцать часов, но я не устала и не голодна. Тем не менее я готовлю горячий сандвич, наливаю чашку чаю, сдергиваю с постели одеяло и заворачиваюсь в него. Некоторое время сижу перед телевизором, хотя думаю непрерывно об Элис, о голосе из темноты и о муже этой женщины. Сейчас он наверняка обо всем уже знает. Вероятно, он теперь с нею рядом в больнице. Их жизни разыграли как партию в кости, и для них выпала новая опасная комбинация, и все из-за полосы льда на дороге и мимолетной тени, похожей на лисицу. Именно эта мысль – о том, насколько случайно выпадают нам в жизни удачи и беды, – пугает меня, как ничто другое, тем вечером.