Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда

Закончив ужинать, мы надеваем пальто и выходим на улицу под дождь.

– Давай, я провожу тебя? – предлагает Лоренс.

– Не надо, – улыбаюсь я. – Мне недалеко.

Он застенчиво, нерешительно протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке, а через секунду уже склоняется надо мной, и мы целуемся. Я отвечаю на его поцелуй, и все в точности так, как я предвидела, как рисовалось мне в воображении.

Мимо проезжают машины. Нас поливает дождь.

– Пойдем ко мне, – тихо произносит Лоренс.

Я молча киваю.

Дождь льет всю ночь. Сквозь дрему я слышу его дробь, как и порывы ветра, от которых дребезжат стекла в окнах. Рано утром я отодвигаюсь от Лоренса, вылезаю из-под скомканных простыней и пересекаю комнату. Осторожно открываю дверь, чтобы он не услышал. Стук дождевых капель по окошку в потолке рядом с бывшей спальней Полли доносится и сюда. Я вспоминаю ее маленькую комнатушку наверху со стенами, окрашенными в тон яиц малиновки, и с гирляндой из фонариков в форме перцев. Интересно, как она поступит, узнав обо всем?

В ванной я умываю лицо очень горячей водой, используя одну из белых фланелек, которые стопкой сложены в сушильном шкафу. На полочке с зеркалом вместо дверцы нахожу новую зубную щетку и чищу зубы. Два халата висят на крючке. Я беру сначала тот, что принадлежал Элис – скользкий на ощупь шелк с устричным узором, – надеваю, затягиваю пояс и смотрюсь в зеркало. Снимаю его и выбираю другой – синий, из вафельного хлопка. Он мне велик, и приходится закатывать рукава. Я спускаюсь вниз, ступая босыми ногами по овсяного оттенка ковру лестницы, постеленному поверх того же цвета ступеней. Я замираю перед кабинетом Лоренса в бельэтаже. Не в силах сдержать любопытства, толкаю дверь. Она приоткрывается, и я снова вижу компьютер на специальной консоли, офисное кресло и открытые белые жалюзи, сквозь которые отчетливо видно плачущее темное небо и величественного вида особняк соседей напротив, больше не скрытый густой листвой деревьев.

Меня словно затягивает внутрь комнаты вид стены слева от письменного стола. На первый взгляд она вся покрыта сотнями маленьких ярких крылышек: желтых, розовых, оранжевых, чуть трепещущих от сквозняка, которым тянет через открытую дверь.

Приблизившись, я вижу, что это мелкие самоклеющиеся бумажки, покрытые убористым почерком Лоренса. Слова вполне разборчивы, но вот смысл кажется зашифрованным и таинственным. «Н. и Р.», – начертано на одной. «Кантата Баха» – на другой. И еще: «Д. бежит». Или: «Р. знает о случае с Д. – откуда?»

Это и есть его новый роман, догадываюсь я. Он выстраивает сюжет, определяет черты характеров героев, ставит над ними эксперименты. Вершит их судьбы. Я воображаю его за работой. Как Лоренс, покачиваясь в кресле, хмурясь и кусая губы, отрывает взгляд от монитора компьютера, чтобы свериться с одной из «бабочек» на стене. Представляю, как он, осененный новой идеей, вырывает из пачки очередной цветной листочек, а потом переклеивает другие с места на место, проводя пальцем по клеящимся полоскам. Он придает повествованию форму, вносит остроту, меняет эпизоды местами. И так дело у него постепенно движется к развязке.

Думать об этом приятно. Но невольно зарождается ревность. В тиши своего кабинета Лоренс принадлежит только себе. Я здесь чужая и испытываю такое же чувство, какое пронизывает меня, когда я вижу его беседующим наедине с Шарлоттой или обнимающимся на публике с друзьями вроде тех же Титовых. Тут, как и вообще в окружающем нас мире, именно Лоренс властвует, стоит у руля, решает, как все пойдет дальше.

Я выхожу из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, и спускаюсь вниз, чтобы приготовить чай. Миссис Полтер из Добровольного общества помощи слепым оставила мне на сотовом телефоне сообщение, которое я удаляю, даже не прочитав.

Хотя я многое спланировала наперед, никогда мысленно не заходила дальше этой точки. Инстинкт (или то было суеверие, нежелание дразнить судьбу?) неизменно заставлял останавливаться, когда воображение пыталось унести меня в более отдаленную перспективу. Что будет после того, как я добьюсь поставленной первоначальной цели? Конечно, это только придает происходящему со мной теперь очарования, полноты ощущений и новизны, но и предчувствие опасности тоже дает о себе знать. Я привыкла на несколько шагов опережать Лоренса, а сейчас мы шагаем с ним рядом и оба не ведаем, что ждет впереди.

Наступает решающий момент, говорю я себе, стараясь мыслить хладнокровно. Именно сейчас можно все испортить.

Но оставаться здравомыслящей очень трудно. Лоренс вывел меня из равновесия. И я оказалась к этому не готова. За предшествующие несколько месяцев он стал для меня воплощением столь многих обобщенных вещей, что за всем этим сам Лоренс как мужчина где-то потерялся, утратив четкие очертания, и, до известной степени, я перестала видеть его в таком качестве.

Он действительно староват для меня, чрезмерно напыщен и самовлюблен, но я ничего не могу с собой поделать: мне нравится чувство, которое он мне дает. Я таю, слыша от него: «Чем я заслужил такое счастье, как ты?» И еще мне нравится, что постепенно я становлюсь ему необходима. И я сама так же постепенно подпадаю под его обаяние. Причем мне видится неслучайным сходство слов «подпадаю» и «падаю», поскольку это ощущается и как падение, утрата твердой почвы под ногами, что может быть чревато полной потерей собственного достоинства. И существует вероятность, что в будущем наступит момент, когда мне станет очень больно.

Но сейчас я зависла между двумя состояниями. Падаю я или лечу? Неизвестно.

Я понимаю, что Лоренс полностью завладел моими мыслями: я могу думать только о сказанном им, только о том, как он держит меня в своих объятиях. Разумеется, меня беспокоит вероятность утраты контроля над ситуацией, потери своего преимущества, заключавшегося в четком видении перспективы. Однако я уже ничего не могу поделать. Мне приходится довериться ему. И вскоре я перестаю волноваться.

Мы не обсуждаем наше будущее. Пока рано. И встречаемся тайно: в доме Лоренса или в моей квартирке. Помню, как в тот день, когда ждала его у себя впервые, я тщательно проинспектировала свое жилье, выискивая вещи, которых ему лучше не видеть. Кашемировую шаль Элис. Старый серебряный наперсток, прихваченный мной из ящичка туалетного столика спальни в «Невере». Одно из гипсовых яиц. Вот зонтик Полли, решаю я, можно и оставить – самый обычный зонт, и он не бросится ему в глаза. А яйцо я заворачиваю в шаль, наперсток вкладываю в конверт и передаю их благотворительной организации. Подобные талисманы мне больше не нужны. Может, они принесут теперь удачу кому-то еще.

Вечером Лоренс звонит снизу, я впускаю его и жду, пока он поднимается по лестнице, немного робея и нервничая, что обычно происходит со мной перед каждой встречей, но стоит ему протянуть ко мне руки, как волнение исчезает.