Эндрю Грир - Невероятная история Макса Тиволи

Я сказал, что никогда раньше не видел конструктора, на лице Сэмми появилась гримаса восторженного удивления. Я узнал это лицо и поразился: ну вылитая Элис в девичестве! Какое странное маленькое наваждение в этой странной маленькой комнате. Интересно, подожди я еще немного, заметил бы в Сэмми свои привычные жесты? И тут из открытого окна донеслись тихие голоса. Я выглянул и прислушался, скрытый завесой плюща. Два голоса, довольно тихих, выплывали из сада.

– Коляска с четверкой лошадей, – говорил мужчина.

– Точно, – вторила женщина.

– Газовые лампы.

– Само собой, – рассмеялась она. – И турнюры.

– Вудвордс-гарден.

Мой старый друг и моя старая любовница беседовали в полумраке. Они развлекались печальной игрой: называли то, что безвозвратно исчезло. Я был счастлив, что сумел проникнуть в жизнь моего сына, увидеть его сокровища и родное лицо, желавшее завоевать мое уважение; счастлив оттого, что стал ему ровесником! Однако в то же время я страдал, поскольку не мог сидеть в саду и вместе со взрослыми перебирать события на пыльном чердаке прошлого. Хьюго в бархатном костюме, Элис в оригинальной шляпке, старый Макс в зеркале. И все остальные, такие, какими мы были прежде.

– Ты скучаешь по тем временам, Элис?

Я не расслышал ответа и высунулся в окно.

Сэмми дергал меня за рукав:

– Давай так: я смастерю лодку, понимаешь, ты тоже сделаешь лодку, и будем пускать их наперегонки по кровати, она будет рекой, понимаешь.

Я поджидал Хьюго в его комнате.

– Как она?

Ты заснул, Сэмми, а я, слишком старый для раннего сна, выжидал, пока твое дыхание успокоится и я смогу выскользнуть. Сначала я прислушивался к бормотанию взрослых, однако, ничего не разобрав, я пришел сюда – в швейную комнату, подготовленную для Хью го. На столе виднелась ткань для новых занавесок и готовый фартук.

Мой друг с улыбкой снял пальто. Мы не включали свет – за окном сияла яркая луна.

– Привет, Макс. Я думал, ты спишь подле Сэмми.

– Он уже давно заснул.

– Каково это, встретиться с ним? – шепотом спросил Хьюго.

Я теребил полы пижамы, а Хьюго начал раздеваться.

– Странно. Поразительно. Даже не знаю. Мне придется привыкать. Он уверен, будто станет кем-то великим. Еще не решил кем, но точно знает, что великим. Не такими я представлял себе маленьких мальчиков.

Да и сам таким не был.

– Ты вообще не был маленьким мальчиком, Макс.

– Я пытался. Расскажи про Элис. Она очень изменилась?

– Сложно сказать. В последний раз мы общались, когда ей исполнилось… шестнадцать, да?

– Четырнадцать.

– Боже, как давно.

– Она очень изменилась?

– Сложно сказать, я помню ее как человека, который вечно рассказывает о своих мыслях, задает вопросы и, по-моему, совсем не ждет ответа. Элис просто меняет тему разговора. Эти черты она сохранила. К тому же она немного мечтательна, постоянно смотрит в небо, а ее мысли витают где-то далеко-далеко.

– Да. Она не изменилась – значит, я все-таки не сломил ее дух.

– Вы говорили обо мне?

– Я не рассказывал ей…

– Я имею в виду себя как ее мужа. Или домовладельца. Она что-нибудь сказала?

– Я говорил о тебе как о своем сыне. Сказал, что ты негодник. Эгоистичный и хитрый, мол, намного умнее остальных детей. Сказал, что ты плохо вписываешься в компании и любишь проводить время со мной. На кухне мы сражаемся в дурацкие словесные игры и пьем жидкий кофе. Сказал о нашем путешествии и о том, как ты каждый раз занимал кровать поближе к ванне, чтобы сбежать, если нападут грабители. И что ты ненавидишь вяленое мясо. Сказал, что пытался научить тебя водить машину, а ты разбил боковое зеркало.

– Это я и Сэмми рассказывал. Славно ты меня приложил.

– Так надо было. Я сказал, что девчонки в школе бегают за тобой табунами. Что ты любишь книги.

Я сказал, что ты ей понравишься.

– Спасибо, Хьюго.

– Н-да уж, – хмыкнул он.

Хьюго отвернулся и снял кальсоны. Морщинистая старческая кожа. Когда в последний раз он пылал от страсти? Хьюго, оступаясь, натянул пижаму. В доме стояла тишина, абсолютная тишина, за окном по ровному беззвездному небу плыла луна. Пора.

Я сказал ему то, что Хьюго и сам прекрасно понимал.

Ему придется как можно скорее уйти.

– Я сказал ей, что ты не любишь свеклу, а Элис сообщила, что Сэмми тоже ее ненавидит, – не оборачиваясь пробормотал мой друг.

– Хьюго.

– Я не хочу сейчас это обсуждать.

Я сказал, что все обдумал и Хьюго следует уйти на рассвете.

– Давай подождем.

– Уходи, пока они не проснулись. Я положил тебе в сумку немного денег. Они завернуты в носок, не потеряй.

– Хотя бы не завтра, Макс. Я не могу.

– Мы ведь уже все обсуждали.

– Я не могу.

– Ты обещал.

Тогда Хьюго поделился своим планом. Мы должны уехать вместе. Прямо сейчас, просто взять вещи и сесть в «крайслер», дремавший на другой стороне улицы, и тихонько укатить из этого жуткого места.

– Мы можем сделать, как собирались. Найдем симпатичный городок и поселимся там. Так будет лучше. Разве нет?

Я напомнил ему об одной детали: я умирал.

Хьюго смотрел на меня, уперев руки в боки; расстегнутая пижамная рубашка являла взору седой пушок на груди.

– Не драматизируй. У тебя еще почти двенадцать лет.

Однако я нисколько не преувеличивал, и Хьюго это знал. В семидесятый день рождения роковые двенадцать лет не закончатся с последним ударом моего сердца тихим мирным сном в уютном городке. Скорее подобная смерть уготована Хьюго. Мои же последние годы обратятся для тела в один нескончаемый кошмар. Я буду уменьшаться, обрастать младенческим жирком, терять разум, воспоминания, речь, пока мне не останется лишь ползать по полу, молчаливым взглядом умоляя этого лжепапашу убить меня. Мы оба понимали: мне придется завершить свой путь до наступления этой фазы.

– О боже, Макс, – тряс головой Хьюго. – Послушай, ну что произойдет через год? Ты уменьшишься на пару дюймов? А я?

– Они не заметят.

– Что твоя одежда стала на размер меньше?

– До этого не дойдет.

– Глупости. Чистой воды эгоизм. Ты всегда был эгоистом, Макс. Подумай, только задумайся на минуту. Разве ты не достаточно боли причинил Элис? Хочешь снова ее обмануть? А твоего сына? А меня?

– Тебя это не касается, Хьюго.

– Ах, ну да, я же…

– Позволь мне остаться. Здесь мои жена и сын.

– Ты не можешь быть мужем! Ты не можешь быть отцом!

– Тихо. Я буду сыном. Хоть и недолго.

Примерно так мы и спорили. Я не помню точных слов, но не могу забыть его голоса, выражения его лица и призрачного освещения. Комната пахла пылью и машинным маслом, и целая картина только сейчас восстанавливается в моей памяти, словно отреставрированное полотно.