Кэтрин Бу - В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая

Первой наведалась ее бывшая лучшая подруга Синтия. Именно ее Фатима винила во всем произошедшем. Муж этой женщины некогда занимался скупкой мусора, но прогорел, в то время как бизнес Хусейнов процветал. Так что Синтия из зависти и злобы подговорила Одноногую предпринять какую-нибудь провокационную выходку против соседей, чтобы на тех завели уголовное дело. Совет был никудышным. Фатима поняла это с некоторым запозданием. Зато банановый ласси [65], который принесла подруга, оказался очень вкусным.

Приходила и Зеруниза. Фатима как-то утром заметила, что соседка, сгорбившись, нервно мечется у двери палаты. Потом ее навестили еще четыре человека под предводительством Айши, что очень польстило Одноногой, потому что в Аннавади представительница Шив сены демонстративно не замечала ее. Но теперь она принесла подслащенный лимонный сок и кокосовую воду, а затем наклонилась к почерневшему уху больной.

Вначале староста шепотом напомнила, что трагедия произошла при множестве свидетелей, так что потерпевшей не стоит лгать и жаловаться, что ее избили и подожгли.

– Зачем проявлять гхаманд , крайний эгоизм и упрямство? – спрашивала Айша. – Ты сделала глупость, потому и обгорела. К чему же мстить за это другим?

Айша пыталась уговорить Фатиму, чтобы та пошла на мировую с Хусейнами. Тогда никто не будет заводить уголовное дело. Посредница уверяла: если Одноногая перестанет настаивать на том, что соседи покушались на ее жизнь, Зеруниза заплатит за частную клинику и выделит некоторую сумму на содержание ее дочерей. Фатима страдала от ожогов, а не от умственной отсталости: она прекрасно понимала, что Айша собирается взять с Зерунизы взятку за содействие в примирении. Но сказать всю правду потерпевшая уже не могла. Слишком поздно: она уже поговорила с полицией и сделала заявление.

Как только ее доставили в больницу Купер, она сообщила прибывшим туда полицейским, что Карам, Абдул и Кекашан подожгли ее. После чего наряд отправился в Аннавади и арестовал Карама, в то время как Абдул прятался на своем мусорном складе. Но на следующее утро в участке Сахар поняли, что обвинения Фатимы ложные. Ее восьмилетняя дочь Нури дала совершенно четкие показания: через дыру в стене дома она ясно видела, как мать сама облила себя керосином и зажгла спичку.

Для того чтобы не закрывать дело против Хусейнов и таким образом тянуть из них деньги, нужно было скорректировать свидетельство жертвы и сделать его более правдоподобным. Полиция решила отправить в больницу симпатичную пухленькую чиновницу, чтобы помочь Фатиме состряпать новую историю. Эта женщина в красивых дорогих очках в золотой оправе уже успела побывать в больнице незадолго до прихода Айши.

Ее звали Пурмина Пайкрао, и она занимала ответственную должность – следователя по особо важным делам при правительстве штата Махараштра. Ее нередко направляли к пострадавшим для того, чтобы изменить их показания и сделать их более удобными для полиции. Пурмина немного помогла Фатиме, и вместе они придумали новые объяснения акта самосожжения. Следователь обращалась с Одноногой очень вежливо, даже после того, как та призналась, что не может прочитать ничего из записанного гостьей и даже не сумеет поставить свою подпись под этой бумагой. Дама в золотых очках любезно сказала, что достаточно отпечатка большого пальца.

Госпожа Пайкрао прекрасно знала, что доведение до самоубийства в Индии считается очень серьезным преступлением. Уголовный кодекс создавался еще при британских властях, и англичане постарались принять все меры, чтобы искоренить историческую практику принуждения к самосожжению [66]. Во многих семьях считалось, что жена обязана взойти на погребальный костер вслед за умершим мужем. Это позволяло родственникам избавиться от расходов по содержанию вдов.

Согласно новой версии Фатима признавала, что сама подожгла себя. Но вину за этот свой поступок все-таки перекладывала на других. Она достоверно передала события в том, что касалось вечерних угроз Кекашан, которая пообещала оторвать ей вторую ногу. И честно рассказала об обещании Карама избить ее, а также о выдвинутом требовании, чтобы ее муж оплатил половину стоимости строительства стены, разделявшей хижины. На этот раз она не упоминала Зерунизу, потому что знала, что у той есть железное алиби: во время самосожжения госпожа Хусейн находилась в полицейском участке. Зато теперь она обрушилась с обвинениями на Абдула.

Именно он, Абдул Хусейн, душил и избивал ее. Так говорилось в ее подредактированных показаниях. Как же обойтись без него? Каким образом завистница может подорвать благополучие соседей, если не упомянет парнишку, который своим трудом кормит все их семейство?

«Я, будучи инвалидом, не могла дать отпор моим обидчикам. В гневе и отчаянии я вылила имевшийся в доме керосин на голову и подожгла себя» – так заканчивалось ее заявление.

Следователь Пайкрао приписала от себя: «Признание записано при ярком свете ламп дневного освещения», – и покинула больницу, чтобы приступить к своей основной работе. Если к этому документу приобщить еще несколько свидетельств, которые она надеялась собрать в Аннавади, то можно будет рассчитывать на хорошие отступные от Хусейнов.

На третий день после того, как Фатима оказалась в ожоговом отделении, у нее начала сходить кожа с лица, отчего ее миндалевидные глаза казались округлившимися и удивленными. Она будто бы недоумевала, как же такое могло с ней случится. Можно подумать, что, зажигая спичку, она не подозревала, чем все кончится. «Мне очень больно говорить», – жаловалась она мужу, который дежурил у ее кровати. Однако, несмотря на боль, она иногда прикрикивала на него. Однако сейчас ее голос звучал не так пронзительно, как раньше.

Лицо ее супруга, обычно широкое, с тяжелым подбородком, за последние дни вытянулось и осунулось. Вообще-то, у него, как у любого сортировщика мусора, была неплохая координация движений. Но теперь из-за стресса его руки постоянно тряслись, и он толком ничего не мог делать. Даже перетирание прописанных жене таблеток в порошок казалось ему непосильным трудом. Заодно он раскрошил весь хлеб, который принес, чтобы покормить ее.

По счастью, она не очень хотела есть. Купер, больница на пятьсот коек, обслуживавшая бедные кварталы с миллионным населением, не могла предложить своим пациентам хороший рацион. Неважно дело обстояло и с лекарствами.

– Наши запасы закончились, а новые препараты со склада не завезли, – такие официальные объяснения давала страждущим медсестра. На самом деле все было разворовано и продано на сторону.

Родственники должны были самостоятельно покупать лекарства для больных. Маленький тюбик прописанной врачом противоожоговой мази – сульфадиазин серебра – стоил двести одиннадцать рупий. Он закончился на второй день, и мужу Фатимы пришлось занимать деньги, чтобы купить еще один. Смазывая ожоги, он очень боялся причинить жене боль, особенно когда дотрагивался до бледно-розового участка внизу живота, с которого сошел кожный покров. Вообще-то мужчина рассчитывал, что медсестры помогут ему, но те старались избегать физического контакта с пациентами.