Маккензи Ли - Руководство джентльмена по пороку и добродетели

Как бы так взглянуть в ответ, чтобы его посильнее пробрало? Может, посмотреть с мольбой: «Спасай! Эта девчонка решила меня похитить!» – и тогда он бросится на помощь. Или, наоборот, презрительно ухмыльнуться: «Завидно? Между прочим, недавно на ее месте был ты – и сам же все испортил».

Наконец я выбираю развести руками и безразлично прищуриться. Дескать, не переживай, ты нашел с кем поразвлечься, и я тоже не пропаду. И конечно, я уже забыл, что на той неделе было на концерте.

Перси отворачивается.

Жанна уверенно лавирует в золоченом лабиринте, таящемся в недрах Версаля, – плывет, как облачко духов. Снова и снова мы попадаем в залы, полные людей. И, как бы я ни любил толпу, гомон и пестрые яркие фрески, искрящиеся красками, как запретные плоды, – сейчас я бы все это променял на тихую комнатку, где можно побыть наедине с этой очаровательной женщиной и ее невероятной грудью.

Она сворачивает в безлюдное крыло, где нам точно не будут рады, останавливается перед расписной дверью и достает из крошечной прорези кармана на юбке золотой ключ на черной ленточке.

– Откуда у вас такое сокровище? – спрашиваю я, наклоняясь поближе, будто чтобы посмотреть, как она ловко открывает дверь. На самом деле меня интересует только отменный вид на то, что таится под ее платьем.

– Мое положение дает немало привилегий, – улыбается Жанна.

Мы оказываемся в комнатке, похожей не то на кабинет, не то на переднюю чьей-то спальни. Свечи в трех хрустальных канделябрах кидают на насыщенно-алые стены и мебель красного дерева золотые отблески. Камин настолько большой, что кажется отдельной маленькой комнаткой, полной огня. На полу толстый персидский ковер, и я тону в нем, не в силах нащупать ногами твердую поверхность. Окно выходит в сад, оттуда долетают музыка и радостный гомон – тихие, далекие отголоски.

Жанна снимает с запястья веер и опирается ладонями на затянутый в сукно столик у камина.

– Здесь гораздо тише, non? [5] Нет? ( фр. ). Иногда в Версале слишком уж шумно.

– Весьма шумно и гамно, согласен. – Жанна мелодично смеется, и я улыбаюсь ей той улыбкой, от которой у всех колени подкашиваются. – Однако, госпожа, должен заметить, приводить джентльмена, да еще и только одного, в свои покои – весьма скандально.

– Какая удача, что покои не мои. Хотя мне лестно, что вы приписываете мне столь роскошные комнаты. Нет, здесь живет мой друг, – продолжает она, особенно выделив слово «друг», чтобы я понял все недосказанное. – Луи Анри.

– Луи, который король?

– Верите ли, во Франции куда больше одного Луи. Мой Луи – герцог Бурбон.

– А, этот.

– Вы с ним знакомы?

– Да, перемолвились парой слов. – Я не уточняю, что это были за слова. От одного воспоминания хочется съежиться и куда-нибудь забиться.

Но теперь я оказался в его покоях.

Прекрасный повод для мести.

Первая мысль – помочиться ему в ящик стола, но это никак нельзя делать при даме. Лучше что-нибудь стянуть: что-нибудь маленькое, чтобы легко было унести с собой, и не слишком ценное, чтобы меня сразу не раскусили. Остается только выбрать какой-нибудь предмет, утрата которого знатно его позлит, но при этом не повлечет международного скандала.

Я расхаживаю по кабинету, делая вид, что любуюсь обстановкой, и выбираю добычу. Жанна не спускает с меня глаз, и я не опускаю подбородка, ловя момент, когда же она отведет взгляд и можно будет что-нибудь прикарманить. Хотя, признаю, отвести от меня взгляд непросто: я стою к ней в профиль, с такого ракурса мой лик можно увековечить на монете.

На столике у камина лежат игральные кубики из слоновой кости и коробочка для духов и мушек с прозрачными стеклянными стенками и серебряной завинчивающейся крышкой. И то и другое можно стянуть. Красивые вещицы, тут вообще нет некрасивых, но слишком уж банальные, так герцога не разозлишь. Остановившись у письменного стола, я примеряюсь было к письменному прибору – но его будет дьявольски неудобно таскать с собой весь вечер, чернила прольются.

А вот рядом с ним лежит маленькая шкатулка из полированного черного дерева, чуть больше моего кулака. На ее крышке шесть опаловых дисков, на каждом выставлено по букве. Я трогаю диски пальцами, и они поворачиваются, являя новые буквы. От них идет странное тепло, как будто они побывали в огне.

– Хватит уже любоваться комнатой, – подает голос Жанна. Шуршат юбки: видимо, пересаживается. – Полюбуйтесь теперь мной.

Я гляжу, не подсматривает ли она. Нет, она сидит за карточным столом, спиной ко мне.

Сладкая месть и красивая женщина – кажется, столь ужасно начавшийся вечер потихоньку превращается в один из лучших наших праздников в Париже. «Вот бы еще с Перси помириться…» – думаю я и тут же давлю эту мысль каблуком, как паука.

Я незаметно кладу шкатулку в карман. Может, оставить еще записку с требованием выкупа? Или к черту выкуп, всего три слова: «Ты заносчивый придурок»? Решив ничего не писать, сажусь за столик напротив Жанны.

– Сыграем? – спрашиваю я, глядя, как она тасует карты. Ее глаза находят мои.

– А во что вы умеете?

– Во что угодно. Во что желает госпожа?

– Что ж, я питаю слабость к игре, в которой каждому игроку сдается по две карты, игроки складывают их достоинство, и побеждает тот, у кого получилось ближе к тринадцати.

– А почему к тринадцати?

– Это мое счастливое число.

– Ни разу не слышал про такую игру.

– Должно быть, потому, что я ее только что выдумала.

– Каковы же будут ставки? Или проигравшего ждет наказание?

– Проигравший должен расстаться с предметом одежды.

Бо-же-мой. Да мне медаль надо дать за то, что я на этих словах смотрел не в вырез ее платья.

Жанна прикусывает губы, размазывая по ним алую помаду.

– Желаете сыграть?

– Раздавайте. – Я решительно стягиваю камзол и швыряю на диван.

– Постойте, партия еще не началась!

– Да-да, я просто решил чуть-чуть поддаться. Не хотел бы, чтобы вы себя скомпрометировали.

– Даже не надейтесь.

Игра крайне дурацкая. Мы оба это понимаем. Как и то, что настоящая игра идет не на картах, а на предметах одежды, с которыми мы кокетливо расстаемся. Жанна снимает одно из множества колец, я разуваюсь: клянусь, свет не видывал, чтобы юноши снимали обувь столь чувственно. Я не мелочусь и вскоре остаюсь в одних брюках, Жанна же продолжает стаскивать кольцо за кольцом, и наблюдать это – настоящая пытка. Ее щеки под пудрой порозовели, и все же ее выдержке можно только позавидовать. Окажись мы в противоположной ситуации, я бы уже голову потерял. Напряжение нарастает, и это чудесно, но мне уже не терпится покончить с прелюдией – махом осушить кислый напиток. Странное и непривычное ощущение во время чувственных наслаждений. На веранде наши заигрывания безмерно меня очаровывали, но сейчас, глядя, как Жанна в очередной раз с помпой швыряет на стол свои карты, я вдруг вижу перед собой не ее, а Перси с тем юношей у входа в бальный зал. И все же чем Перси так его рассмешил? А ведь совсем недавно пальцы Перси зарывались мне в волосы, и мы целовались. Дыхание наше смешивалось, сердца будто перестали биться… и будь я проклят, если тот единственный дурацкий поцелуй испортит мне всю жизнь.