Джойс Оутс - Блондинка

В тот ужасный, самый первый день Норма Джин произвела в этой спальне настоящий фурор. Кряжистая краснолицая матрона поставила у ее кровати чемоданы Глэдис, остатки былой роскоши, если, конечно, не приглядываться к ним слишком внимательно. В чемоданах была странная, причудливая одежда – шелковые платья, оборчатый передник, юбочка из красной тафты, клетчатый шотландский берет, клетчатый плащ на атласной подкладке, маленькие белые перчатки, блестящие черные туфли из лакированной кожи и другие вещи, что второпях виновато запихнула в чемоданы женщина, просившая называть ее «тетей Джесс» или же «тетушкой Джесс». Через несколько дней почти все вещи эти, провонявшие дымом, украли, присвоили себе другие девочки – даже те, что выказывали Норме Джин явные знаки расположения и с которыми она со временем подружилась. (Позже Флис сконфуженно объяснила, что здесь, в детдоме, «каждый за себя».)

Но на куклу Нормы Джин никто не позарился. Никто не украл у Нормы Джин ее куклу, к тому времени уже лысую, голую, грязную, с широко распахнутыми стеклянными глазами и ртом в виде розового бутона, куклу, на чьем кокетливом лице застыла гримаса ужаса. Флис беззлобно называла ее «жуть какая-то». Норма Джин спала с ней по ночам, а на день прятала ее в постели, словно осколок разбитой души, смешной и нелепый для остальных, но по-прежнему прекрасный для нее самой.

– Подождите Мышку! – так кричала Флис подружкам, и они снисходительно ждали Норму Джин, самую младшую, самую маленькую и робкую из всей компании. – Давай, Мышка, шевели жопкой!

Длинноногая Флис, с тонкими губами, жесткими черными волосами, загрубелой оливковой кожей и бегающими ярко-зелеными глазками, наверное, привязалась к Норме Джин из жалости, хотя порой и срывала на ней раздражение. Снова примерила на себя роль старшей сестры, увидев в Норме Джин ту малышку, чьи мозги так живописно разметались по стене – «ну прямо как семечки из дыни». Флис и Дебра Мэй первыми взяли Норму Джин под свое покровительство. Позже воспоминания о Флис пробуждали в душе Нормы Джин всю палитру эмоций, от любви до страха и трепетного благоговения, потому что нельзя было предугадать, как она себя поведет, неведомо было, какие жестокие и грубые слова слетят с ее губ или когда она стукнет тебя рукой, стремительной, как у боксера, – чтобы то ли сделать больно, то ли привлечь внимание, как восклицательный знак в конце предложения. Ибо, сумев вытрясти из Нормы Джин несколько слов (та, запинаясь, доверчиво рассказала, что на самом деле она не сирота, что м-мама в больнице, а п-папа живет в большом особняке на Беверли-Хиллз), Флис расхохоталась ей в лицо и так сильно ущипнула за руку, что на бледно-восковой коже Нормы Джин осталась красная отметина, словно от поцелуя Иуды, осталась и не сходила несколько часов.

– Чушь! Брех-ло! Твои мать с отцом умерли, как и все остальные. Никого в живых не осталось .

Они явились в приют вечером накануне сочельника и принесли сиротам свои дары.

Принесли две дюжины выпотрошенных индеек для рождественского стола и великолепную двенадцатифутовую елку, и эльфы Санта-Клауса установили ее в зале для посетителей сиротского дома, и затхлое пространство мигом превратилось в дивный храм чудес. Дерево было такое высокое, такое пушистое, яркое, живое; от него даже издали остро пахло лесом, тьмой и тайной. Елка сверкала стеклянными украшениями, а на самой верхней ветке примостился белокурый ангел с глазами, возведенными к небесам, и молитвенно сложенными руками.

А под елкой – россыпи подарков в ярких веселых обертках .

Вокруг – море света, и звуки рождественских песенок льются из громкоговорителя на грузовике, что стоит у входа в приют: «Тихая ночь», «Мы, три короля», «Украсьте залы». Такие громкие, что сердце начинало биться им в унисон.

Дети постарше уже всё знали, в прошлые сочельники им уже выпадало такое счастье. А новенькие и те, кто помоложе, испугались, не понимая, что творится.

Тихо! Тихо! Встаньте в строй! И дети, построившись парами, по команде вышли из столовой, где после ужина их заставили ждать больше часа без всяких объяснений. Вышли скорым маршем, нет, на учебную пожарную тревогу не похоже, да и для прогулки слишком поздно. Норма Джин ничего не понимала, сзади напирали другие дети: что случилось? кто это там? И тут она увидела в дальнем конце зала для посетителей, на возвышении, нечто поразительное: по-мужски красивого Принца и белокурую красавицу Принцессу!

Здесь, в сиротском приюте Лос-Анджелеса!

Сперва я подумала: они пришли за мной, и только за мной.

Вокруг крики, громкие голоса, возбужденный смех. Рождественская музыка гремит жизнерадостным стаккато, и дышишь быстрее, чтобы поспеть за ее ритмом. Повсюду ослепительные вспышки света – это прибыла команда кинооператоров: снимать, как царственная чета раздает подарки нуждающимся. И фотографов налетела тьма-тьмущая, и у всех камеры со вспышками, и все норовят протолкнуться вперед. Занять удобное местечко. Важная, солидная директриса сиротского дома, доктор Эдит Миттельштадт, принимает от Принца с Принцессой дарственную , и на красном несвежем лице ее, высвеченном вспышками фотоаппаратов, застыла неловкая, неотрепетированная улыбка. А Принц с Принцессой, стоя по обе стороны от этой пожилой женщины, улыбаются красиво, отрепетированно. И на них хочется смотреть и смотреть, и глаза отвести невозможно.

– При-вет, дети! Счастливого вам Р-рождества, дети! – восклицает Темный Принц и поднимает руки в перчатках, точно священник, благословляющий паству.

А Принцесса-Блондинка вторит ему:

– Веселого вам Р-рождества, дорогие дети! Мы вас любим!

Этим ее словам, похоже, поверили, и в ответ раздается восторженный и восхищенный рев, настоящая лавина счастья.

Какими знакомыми казались лица Принца и Принцессы! Но при этом Норма Джин никак не могла их узнать. Принц похож был на Рональда Колмана, Джона Гилберта, Дугласа Фэрбенкса-младшего – и, однако же, он не был ни тот, ни другой, ни третий. Принцесса похожа была на Дикси Ли, Джоан Блонделл, грудастую Джинджер Роджерс – и, однако же, она не была ни та, ни другая, ни третья. На Принце смокинг, белая шелковая рубашка, в петлице – веточка с красными ягодами. На черных, щедро залитых лаком волосах задорный колпак Санта-Клауса – красного бархата с пушистой белой оторочкой.

– Дети, подходите за подарками! Не стесняйтесь! (Он что, этот Принц, дразнится? Ведь все дети, особенно те, кто постарше, так и рванули вперед, к елке, стремясь получить подарок, пока не разобрали, и вовсе не стеснялись.)

– Да, подходите! Просим, просим! Дорогие дети!.. Да благослови вас Господь! (Она что, эта Принцесса, вот-вот разрыдается? Подкрашенные глаза отливают стеклянным блеском и смотрят так искренне, а лощеные малиновые губы то растягиваются в улыбке, то сжимаются бантиком, словно своенравное живое существо.)