Джойс Оутс - Блондинка

Потому что она была еще ребенком и уже женщиной. Ребенком, словно примерившим на себя женское тело, как примеряет маленькая девочка мамины платья. Она прекрасно об этом знала и упивалась этим (плотно облегающий свитер, и поза точно с пинап-открытки, глубокое дыхание, от которого расширялась грудная клетка и вздымалась округлая грудь. И дочерна загорелые ножки – само совершенство, и шорты такие короткие, их считай что и нет вовсе) и в то же время как будто не знала. Если бы он приказал ей раздеться, она разделась бы покорно и с улыбкой, стараясь угодить, и вместе с тем сохраняла бы совершенно невинный вид, отчего казалась бы еще прекраснее и соблазнительнее. Если бы он только приказал ей – чего он, разумеется, не стал бы делать, – но если б приказал, зная, что в наказание за это обратится в камень или его растерзают волки, это все равно того бы стоило.

Он встречался с этой девушкой несколько раз. Приезжал в Ван-Найс и поджидал ее у школы. Он до нее ни разу не дотронулся! Ну, сами понимаете, в каком смысле. Вообще почти не прикасался. Знал, что это подсудное дело, знал, как это может сказаться на карьере, уж не говоря о новых проблемах с женой. Дело в том, что он уже изменял жене и его «застукали». Точнее говоря, он сам в порыве гнева признался во всем жене, вот и получилось, что его «застукали». И он съехал от жены и жил сейчас один, и ему это нравилось.

Еще он выяснил, что эта девушка, Норма Джин, находится на социальном обеспечении округа Лос-Анджелес, живет в приемной семье в Ван-Найсе, на улице Резеды, застроенной одноэтажными развалюхами, где на задних дворах не росла трава; приемному отцу этой девушки принадлежали пол-акра земли, где он держал старые автомобили, грузовики, мотоциклы и прочий хлам на продажу, где в воздухе постоянно витал запах паленой резины и над всей округой висела голубоватая дымка; и Уиддос мог, конечно, представить, что за обстановка в этом доме, но проверять не решился. Уж лучше нет, не надо, это может выйти ему боком.

Да и чем он мог помочь? Удочерить ее, что ли? У него были собственные дети, и они обходились ему недешево. Он жалел ее, то и дело совал ей деньги, то доллар, то пятерку, чтобы она купила себе «что-нибудь приятное». Нет, все и правда было невинно. Она была из тех девушек, кто подчиняется или хочет подчиняться, и если ты человек ответственный, следи за тем, что ей говоришь. А когда такие тебе верят, это еще хуже, еще большее искушение, уж лучше бы не верили. И потом, возраст… И ее тело. Дело тут было не только в жетоне (кстати, ей страшно нравился его жетон, она просто «обожала» этот жетон и всегда просила показать его, его и револьвер. Спрашивала, можно ли потрогать револьвер, и Уиддос смеялся и говорил; конечно, почему нет, валяй, трогай, пока он в кобуре и стоит на предохранителе). Дело было в его властной манере держаться, прослужи копом одиннадцать лет, и вид у тебя станет властный, потому что ты допрашиваешь людей, командуешь людьми и внушаешь им, что если будут сопротивляться, то сильно об этом пожалеют. И люди подсознательно это чувствуют, как мы всегда чувствуем превосходство и силу и знаем, что нельзя переступать границы, что, если их переступить, можно и поплатиться. Нет, все и правда было невинно. Ведь на самом деле все иначе, чем выглядит со стороны. Уж это детектив Уиддос точно знал.

Норма Джин была всего на три года старше его дочери. И эти три года были, что называется, решающими. Она была гораздо умнее, чем казалось на первый взгляд. И несколько раз сильно его удивила. Эти глазки и детский голосок вводили людей в заблуждение. Девушка всерьез рассуждала о таких вещах, как война, «смысл жизни», и делала это ничуть не хуже любого из взрослых приятелей Уиддоса. И еще у нее было чувство юмора. Она умела посмеяться над собой. Говорила, что «хочет петь с Томми Дорси» [25] Томми Дорси (1905–1956) – музыкант, работавший в стиле свинг, играл на тромбоне, возглавлял популярные ансамбли в 1920–1930-х гг. . Хотела стать медсестрой женской вспомогательной службы. Хотела поступить в женскую службу пилотов ВВС – о ней она вычитала в газетах – и выучиться на летчицу. Хотела стать врачом. Говорила, что является «единственной ныне живущей внучкой» женщины, которая основала церковь Христианской науки; что ее мать, погибшая в 1934-м в авиакатастрофе над Атлантикой, была голливудской актрисой, дублершей Джоан Кроуфорд и Глории Свенсон. А отцом ее, которого она не видела долгие годы, был знаменитый голливудский продюсер и что теперь он был адмиралом Тихоокеанского флота США. Этим заявлениям Уиддос, разумеется, не верил, однако слушал девушку с таким видом, точно верит или, по крайней мере, старается верить, за что она, похоже, была ему благодарна.

Она позволяла ему целовать себя – при условии, что он не будет пытаться раздвинуть ей губы языком, и он этого никогда не делал. Она позволяла целовать себя в губы, шею и плечи – но только если плечи были обнажены. Она начинала волноваться, стоило только ему задрать край одежды или расстегнуть какую-нибудь пуговку или молнию. Эта детская взыскательность казалась ему очень трогательной, такую же черту он замечал за своей дочерью. Что-то дозволяется, а что-то – нет . Однако Норма Джин все же разрешала ему гладить загорелые шелковистые руки и даже ноги до середины бедра. Позволяла гладить свои длинные кудрявые волосы и даже расчесывать их. (Норма Джин сама протягивала ему щетку для волос! И говорила при этом, что мама тоже расчесывала ей волосы, когда она была совсем маленькой, и что она страшно скучает по маме.)

В те несколько месяцев у Уиддоса было полно женщин, и он не воспринимал Норму Джин как женщину. Пожалуй, его тянуло к ней из-за ее сексуальности, но секса он от нее не получал – разве что в фантазиях, но ей об этом не было известно.

И как же все это закончилось? Неожиданно. Внезапно. Уиддосу вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал об этом происшествии, особенно его начальство из Департамента полиции Калвер-Сити, где в досье на Фрэнка Уиддоса и без того было несколько жалоб от граждан, обвиняющих его в «злоупотреблении силой» при арестах. Но тут ни о каком аресте и речи, конечно, не было.

Однажды вечером, в марте 1942-го, он заехал за Нормой Джин, должен был подобрать ее на углу улицы, в нескольких кварталах от улицы Резеды. Впервые за все время девушка оказалась не одна. С ней был парень; Уиддосу показалось, что они ссорятся. На вид парню было лет двадцать пять; здоровяк, он походил на автомеханика, одет был дешево и безвкусно. Норма Джин плакала, потому что этот «Кларенс» преследовал ее, не желал оставить в покое, хоть она его и просила. Даже умоляла. Уиддос заорал на парня, чтобы тот отваливал к такой-то матери, и Кларенс ответил что-то Уиддосу, сказал то, чего не следовало бы говорить, чего не сказал бы, будь он трезв и разгляди хорошенько, что за птица этот Уиддос. Тогда без долгих слов Уиддос выбрался из машины, и Норма Джин с ужасом смотрела, как он спокойно достает «смит-вессон» из кобуры, а потом бьет этого хмыря пистолетом по роже и ломает ему нос с первого же удара и как хлещет кровь. Кларенс осел на тротуар, а Уиддос добавил ему по шее ребром ладони. Хмырь, как подрубленный, завалился на асфальт, мелко засучил ногами и отключился. Уиддос затолкнул девушку в машину и уехал, но она была до смерти напугана, просто окаменела от ужаса, так напугана, что даже говорить была не в силах. И похоже, совершенно не понимала того, что говорил ей Уиддос, что он просто хотел ее утешить, но голос у него все еще был раздраженный, расстроенный. А позже она не разрешила ему себя трогать, даже за руку взять не разрешила. И Уиддос вынужден был признать, что тоже напуган, – теперь, когда обдумал, что случилось. Есть вещи дозволенные и недозволенные, и он зашел слишком далеко, да еще на улице, в общественном месте, а что, если там были свидетели? Что, если он убил того паренька?.. Он, черт возьми, не хотел, чтобы такое повторилось. Потому и перестал встречаться с малюткой Нормой Джин.