Жанель Харрис - Без поцелуя на прощание

Я роняю платье, и оно падает к моим ногам. На какой-то миг я забыла о том, что мои обмякшие ноги предали меня. Я забыла о том, какой беспомощной стала. И в тот миг я была счастлива. Бесполезность сногсшибательного платья, думаю я, когда реальность обрушивается на меня с такой силой, что вышибает дух. Я не могу выбросить это из головы. Я не могу элегантно войти в комнату и ловить на себе взгляды, мысленно обнимающие мою талию, проходя мимо в шелке, деликатно ниспадающем с плеч. Ну ладно, моя талия никогда не испытывала особого энтузиазма по поводу того, что кто-то может ее обнять, возможно, потому, что она вполне комфортно пряталась под складками жира, но, по крайней мере, у меня была талия. Теперь же я просто шар в кресле. Платье слишком прекрасно, чтобы портить его своим неблагодарным телом.

– Мне… мне… оно не нравится, – содрогаюсь я. – Убери его, пожалуйста.

– Но это же твой любимый цвет.

– Просто убери его, – умоляю я, комкаю материал своими трясущимися пальцами и швыряю его через всю комнату.

Марк наклоняется и подбирает смятое платье в углу, куда оно приземлилось. Даже несмотря на то что он стоит спиной ко мне, я вижу, как ему больно. До сих пор он был таким сильным, но, возможно, сейчас он наконец достиг своего предела. Как только я могла в нем усомниться? Он ни за что бы не смог мне навредить. Я превращаюсь в параноидальную стерву и ненавижу себя за это.

– Марк, милый, прости меня, – я жду его реакции. Марк не двигается. – На самом деле оно мне нравится. Просто я слишком чувствительна. Просто я…

Повисает долгая тишина, прежде чем Марк оборачивается. В его покрасневшие глаза слишком больно смотреть.

– Нет, это ты меня прости. Я не хотел тебя расстраивать. Если ты не готова к этому балу, ничего страшного. Я понимаю.

Я вздыхаю и уже готова поблагодарить его и предложить посмотреть фильм и выпить вина, но прежде чем я успеваю подобрать слова, Марк продолжает:

– Я позвоню маме завтра, хорошо?

Что?! Что общего между вечером перед теликом и Патрисией Кавана? Внутри меня зажигается искорка радости. Он хочет предложить привезти детей домой. О боже!

– Зачем ты хочешь позвонить матери? – спрашиваю я, стараясь держаться как ни в чем не бывало.

– Ну, мне же нужен кто-то, кто бы составил мне компанию. Надеюсь, еще не поздно пригласить ее.

У меня обрывается сердце. Я так разочарована по поводу детей – даже не думаю обидеться на то, что Марк собирается идти на бал независимо от того, пойду ли я с ним.

– Разве твоя мать по субботам не играет в бридж? – огрызаюсь я.

Марк смеется. Так сильно, что даже начинает неприятно похрюкивать.

– Лаура, ты такая смешная. Вряд ли я буду просить маму стать моей парой на вечер, – хрюканье продолжается. С каждой секундой оно становится все громче и все больше меня раздражает.

– Николь только на прошлой неделе говорила о том, как здорово было бы сходить на бал. Уверен, она не откажется присоединиться. У вас примерно один размер, так что платье тоже не пропадет.

ЧТО?! Он прикалывается, да? В моей памяти всплывает разговор Марка по телефону. Возможно, он накачает меня лекарствами, и я просплю весь бал. Прекрати , – говорю я себе.

– Надеюсь, ей пойдет фиолетовый, – продолжает Марк.

Он все еще говорит об этом? Ушам своим не верю. Николь – пилатесная маньячка. Любое мое платье можно обернуть вокруг нее три раза, так что технически мне стоило бы увидеть в предложении Марка скрытый комплимент, но я слишком расстроена тем, что Марк вообще заметил, что у Николь в принципе есть хоть какая-то фигура. Я вырываю платье у Марка из рук и чуть ли не рву его.

– Я же сказала, оно мне нравится, разве нет? Вообще-то, я обожаю его. Не могу дождаться, когда его надену… и не могу дождаться бала. Я в таком предвкушении, – лгу я, краснея и опуская руку, после того как драматично прорезала ей воздух в жесте победителя.

– Умница моя, – произносит Марк намного более спокойным тоном.

Время еле тянется, и дни сливаются в расплывчатое пятно. Я монотонно отслеживаю ход времени по своим еженедельным визитам к доктору Хэммонду. Приемная кабинета доктора – самое мрачное место, в котором я когда-либо имела несчастье побывать. На фоне приглушенно играет классическая музыка: та, слушая которую задаешься вопросом, что щиплет арфист – струны или волосы в носу?

Я обвожу взором комнату. Остальные пациенты, ждущие своей очереди, прилагают те же усилия, что и я, чтобы не встретиться ни с кем взглядом. Каждый второй человек похож на серийного убийцу с суицидальными наклонностями. Я испытываю панику при мысли о том, что неужели доктор Хэммонд консультирует выздоровевших психов. Быть может, тихий и слегка жутковатый молодой человек, сидящий рядом со мной, способен потерять контроль над собой в любой момент и разодрать мне горло своими ужасающими чересчур длинными ногтями.

– Лаура Кавана! – вызывает меня секретарь.

«Великолепно! – думаю я. – Почему бы не сообщить психопату мое имя? Сообщите всем присутствующим здесь психопатам, как меня зовут. Затем останется только дать им мой адрес и вручить топор, и мы снимем собственный малобюджетный фильм ужасов на заднем дворе моего дома».

Я закатываю глаза и внутренне посмеиваюсь над своим буйным воображением. Уверена, у всех остальных возникают столь же малоприятные мысли обо мне. Но я все еще с подозрительным оптимизмом надеюсь на то, что я единственная здесь в своем уме. Даже секретарша, кажется, немного не в себе: она слегка напоминает мультяшку, только косметики побольше.

– Доктор готов принять вас сейчас, – говорит она и бормочет что-то по поводу того, чтобы помочь мне пробраться мимо небольшого аквариума.

Она медленно движется ко мне с намерением везти мою коляску. Ненавижу это. Мне хватает досады, что я не могу пользоваться собственными ногами, я не хочу еще и испытывать конфуз от необходимости «одалживать» чужие. Я достаточно недовольна уже тем, что меня вызвали на прием к доктору Хэммонду, несмотря на то что я была здесь еще вчера. И мне не нужен повод, чтобы еще больше взбеситься. Думаю, мой злобный взгляд отпугивает ее, потому что она быстро ретируется за свой стол и оставляет меня наедине с моими приспособлениями.

Со стуком и лязгом я прокладываю себе путь к двери и отнюдь не элегантно въезжаю в кабинет. Доктор Хэммонд сидит за своим столом, но встает, как только видит меня.

Перед его столом в креслах сидят другие люди. Они находятся спиной ко мне и не поворачиваются, чтобы показать, что им известно о моем присутствии. Я вспыхиваю, чувствуя себя решительно некомфортно, и начинаю извиняться за то, что ворвалась посреди чужого сеанса.