Жанель Харрис - Без поцелуя на прощание

Проходит почти неделя, прежде чем я снова покидаю дом, и когда это происходит, я более чем осознаю, что мое тело трясется, по мере того как мы медленно едем, минуя большие вечерние пробки, в сторону Найтсбридж-отеля.

Я пристально смотрю в окно и игнорирую вибрирующий у меня на коленях телефон.

– Ты не собираешься ответить? – спрашивает Марк, отрывая взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня.

– Нет.

– Это может быть важно.

Я игнорирую и Марка, и звонящий телефон и продолжаю смотреть в окно.

Я узнаю номер. Это глава комитета, устраивающего бал. Тот же человек, который звонил мне три дня назад, чтобы сообщить, что благотворительные сборы с бала в этом году отойдут Ирландской ассоциации инвалидов-колясочников. Она вежливо предложила мне стать приглашенным докладчиком на вечере. Полагаю, она решила, что будет политкорректно чисто символически вытащить калеку на сцену. Я отказалась, разумеется, уверенная, что меня воспримут скорее как музейный экспонат, нежели как оратора.

Марк был в ярости. Он умолял меня поучаствовать, но я категорически отказалась. Он сказал, что нуждается в публичности, потому что это будет очень хорошо для его бизнеса. Если бы люди знали, как тяжело идут дела у нас дома, они бы покупали вещи для ремонта в строительном магазине Марка вместо сетевого отдела ниже по улице.

Я потратила почти три часа на подготовку к балу, но сейчас, придирчиво осматривая каждый миллиметр своего лица в плохо освещенном зеркальце на козырьке от солнца, я чувствую себя столь же неуверенно, как если бы вышла из дома в пижаме. Я более критична к своей внешности, чем обычно, и знаю, что это отражает мой ужас перед этим вечером. Я пристально смотрю на линии и складки, которые время терпеливо вышило на моей коже. Каждая тонкая морщинка – напоминание о многих годах счастья, которые привели меня к этому странному периоду в жизни. Никакого консилера не хватит, чтобы спрятать мешки под глазами из-за беспокойных ночей, заполненных снами. Я сосредоточилась на том, чтобы нанести тягучую черную тушь на и без того густо накрашенные ресницы, в надежде, что смоки-айс отвлечет внимание от темных кругов под глазами.

Я знаю, что моя склонность к излишнему анализу действует Марку на нервы. Слышно, как он сжимает челюсти. Он не может пилить меня за то, что я придираюсь к себе, потому что мы не разговариваем. Мы не разговаривали всю неделю. Я все еще злюсь на него из-за того допроса в кабинете доктора Хэммонда, а он отказывается извиняться. Он все еще твердо верит россказням Николь. Меня предали, мне больно, а его это как будто не волнует.

Я продемонстрировала невиданную сдержанность и даже не спрашивала его, как Патрисия справляется с детьми. Я несколько раз звонила ей домой, чтобы самой спросить, но каждый раз отвечала Николь, так что я просто вешала трубку.

Все парковочные места для инвалидов, расположенные рядом со входом в отель, заняты, так что мы кружим по парковке по меньшей мере десять минут, прежде чем находим свободное место, наиболее удаленное от главного входа.

– Только этого не хватало! – говорит Марк, глядя на проливной дождь в лобовое стекло.

Я чуть было не отвечаю, но вовремя спохватываюсь. Я категорически отказываюсь сдаваться первой. Марк должен приползти ко мне, моля о прощении, и даже в этом случае мне будет нелегко удовлетворить его просьбу.

Несколько мгновений мы сидим в гнетущей тишине, но, решив, что дождь не собирается прекращаться, Марк быстро выпрыгивает из машины. В боковое зеркало я наблюдаю за тем, как он прокладывает себе путь к багажнику, где копается в попытках найти зонт-трость. Ему с трудом удается удерживать зонт, одновременно пытаясь вынуть мою тяжелую коляску. Попытки раскрыть кресло оборачиваются полной катастрофой, и я чувствую укол совести.

Адам случайно паркуется недалеко от нас и, заметив, что у Марка проблемы, спешит на выручку. Сгорая от стыда, я быстро тянусь за мобильным. Мне отчаянно хочется отвлечься от драмы, развернувшейся позади машины. Я смотрю на экран и замечаю пять пропущенных звонков от Эйвы: четыре текстовых сообщения и одно голосовое.

Во всех сообщениях написано одно и то же: «Позвони мне, как только сможешь». Я как раз собираюсь нажать на кнопку вызова, когда Марк открывает дверь авто.

– Давай! – командует он.

Я на автомате обхватываю руками его шею и жду, чтобы он вытащил меня из машины. Я научилась группироваться так, чтобы меня легче было нести. Марк все больше и больше привыкает меня поднимать, и я вижу, как у него на руках начинают появляться твердые бицепсы.

Из-за машины, оказываясь в поле зрения, выходит Адам и машет мне. Я машу в ответ. Хотя он идет рядом с нами совсем недолго, но атмосфера уже становится для него слишком некомфортной.

– Ой, я оставил билет в машине. Сбегаю за ним, – говорит он. – Вы идите вперед. Увидимся внутри.

– Он лжет, – говорю я.

– Зачем ему лгать? – огрызается Марк.

– Затем, что он не тупой. Очевидно, что ты в ссоре со мной.

– Я не в ссоре с тобой, Лаура. Я просто не понимаю тебя, и проще промолчать, чем рисковать, что ты взорвешься, если тебе не понравится что-то, что я сказал.

– Это снова насчет Николь? Я уже сказала тебе, что злилась из-за того, что ты принял ее сторону. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать?

– Можешь, пожалуйста, говорить потише? Необязательно об этом знать всему району.

– Нет, не могу, – бросаю вызов я. – Сам говори потише! – и тут же понимаю, как глупо это звучит. Марк шепчет, но меня это совсем не волнует. Я готова полоскать все наше грязное белье на людях.

Я продолжаю негодовать в надежде вывести Марка из себя, но с треском проваливаюсь. Напротив, мне удается лишь заставить его снова замолчать. Его сдержанное поведение раздражает почти так же сильно, как то, что он поверил словам Николь, а не моим.

К счастью, отель для инвалидов оборудован. Длинный пандус у входной двери огибает главную лестницу, выполненную из гранита. Однако, оказавшись внутри, я понимаю, что остаток вечера мне все время придется преодолевать конфуз. Туалеты расположены в конце длинного и очень узкого коридора, а стойка регистрации – на платформе, к которой ведут несколько низеньких, покрытых ковром ступеней. Марк чувствует мой дискомфорт и беспомощность, и я с облегчением вижу, что в его глазах читается сострадание.

– Я зарегистрирую нас, – произносит он обыденным тоном. – Почему бы тебе пока не осмотреться?

Это хорошая идея, и в обычной ситуации я была бы рада, если бы он взял на себя хлопоты по въезду, но тот факт, что я не могу добраться до стойки регистрации, даже если захочу, усиливает мой стресс. Меня не злит и не расстраивает отель. Это бесполезная трата энергии. Я злюсь на себя. Почему мой глупый мозг не может вспомнить, как заставить ноги шевелиться?