Соноко Матида - Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц

Я кивнула, вращая зонтик в руках.

– В таком случае меня рано или поздно все равно бы отнесли к подобным женщинам.

– Почему?

– Та гейша – моя бабушка.

Муранака остановился. Я продолжила, глядя в его изумленное лицо:

– Так что я приехала не то чтобы в совершенно незнакомый мне край. Родители долгое время не пользовались домом, вот я и попросила, чтобы они отдали его мне. Я сюда в детстве несколько раз приезжала. Помню, как эти старички меня баловали, и твой дед тоже, возможно, был среди них.

Все тогда были со мной ласковы, и мне нравился домик, откуда видно было море.

– Поэтому у меня осталось хорошее впечатление от этого места… Да уж, если все было так, как ты говоришь, тогда понятно, почему ваши бабульки меня не любят. Ну и ладно, мне все равно.

Я поникла плечами, и Муранака робко взглянул на меня. Он явно испугался, что опять меня обидел, потому я поспешила успокоить его:

– Поскольку ты похвалил красоту моей бабушки, можешь не пугаться так.

Пожалуй, Муранака забавный.

– А ты сначала молчал, потому что боялся что-нибудь ляпнуть?

Он уныло кивнул.

– Мне всегда говорят, что я ляпаю лишнее.

Образ молчаливого ремонтника, сложившийся у меня при первых встречах, полностью разрушился, но мужчина оказался и не мерзавцем, по-хамски вторгающимся в личное пространство. Наверное, он не такой уж ужасный человек. Впрочем, я плохо разбираюсь в людях. У него в глубине вполне может скрываться жуткая личность, от которой мурашки по коже и которая может вылезти наружу при удобном случае.

Вдалеке прогремел гром. Муранака поторопил меня:

– Лучше побыстрее добраться до дома.

Он зашагал вперед. Я обернулась и увидела над морем росчерк молнии.

Лило уже пять дней. От затяжного дождя стало прохладнее, и обычная летняя жара переносилась на удивление легко. Но работать в саду стало невозможно, и я проводила время, подремывая на веранде, читая книги и глядя на море, потускневшее из-за непогоды.

После обеда я опять валялась на веранде, глядя в небо. Тучи висели низко, просветов нигде не было видно. От скуки я включила радио, там передавали популярные несколько лет назад хиты в джазовой обработке.

– Может, кота завести? – обронила вслух.

И тут же подумала, какая же я жалкая. Я действительно за эти пять дней ни с кем словом не перемолвилась, да и раньше, кроме Муранаки, ни с кем толком не общалась. Но сразу после этих мыслей у меня вырвались такие слова. Слабачка.

Уезжая из токийской квартиры, я расторгла договор и с компанией мобильной связи. Не сказав никому ни слова – ни друзьям, ни коллегам на заводе, – я в одиночку уехала в Оиту. Только моя родная мать знала, что я здесь, но она, наверное, только радуется тому, что разорвала со мной отношения, и вряд ли приедет. Все когда-нибудь забывают про меня и уходят.

Я больше не хочу ни с кем общаться. Я желала этого – я получила это, и все же теперь чувствую себя одинокой и ищу чужого внимания.

«Ты, Кико, слабое существо, потому что не можешь без человеческого тепла. Тот, кто познал одиночество, боится потерь именно потому, что знает, каково это – быть одному», – услышала я голос Михару, и мне стало плохо. Михару знала меня одинокую, на самом краю, и то, насколько я нуждаюсь в тепле, тоже знала.

Приехав ко мне в больницу, она тогда сразу заорала:

– Дура, говорю же, дура! Зачем было так поступать? Вокруг тебя куча народу! И чего ты так уцепилась за его любовь? Ты совсем не обращаешь внимания на тех, кто рядом с тобой!

Лежа на кровати, я молча выслушивала обращенную ко мне критику. Действительно, я не одна. Но тогда я не смогла дать единственный ответ, который должна была дать, и если бы не поступила так, как поступила, то была бы мертва.

В глубине живота закололо, я скривилась и аккуратно помассировала больное место, положив руку поверх футболки. Мелодия затихла, вместо нее зазвучал бодрый голос ведущей. Она говорила, что из-за стационарного атмосферного фронта над Кюсю продолжаются затяжные дожди, однако фронт медленно смещается на северо-восток. В начале следующей недели должно было проясниться. «Друзья, к нам наконец-то вернется лето!»

На улице все еще лил дождь. Невозможно представить, что он когда-нибудь закончится. Поглаживая живот, я решительно встала:

– Схожу в магазин, – произнесла я вслух.

Я закрылась в четырех стенах, вот в чем проблема. Поэтому я решила заглянуть в «Кондо-март», раз давно там не была, купить мяса и вина получше, сделать себе роскошный ужин. Взяв кошелек, я вышла из дома.

О своем решении я пожалела, когда уже заплатила за покупки и укладывала их в пакет, выданный на кассе. Меня похлопали по плечу – это оказалась незнакомая старушка. На ней было явно купленное тут же балахонистое платье с узором из слоников.

– Чево, жизню прожигаешь, ага? – воинственно заговорила она с сильным местным акцентом.

Когда я собрала воедино те слова, которые смогла разобрать, то сообразила, что она, видимо, обвиняет меня за то, что живу, не работая. Она что-то говорила про «а сама-то молодая», про «жизнь на ветер» и постепенно распалялась все больше – судя по всему, ее злило даже то, что я молча ее слушаю. Мутные глазки старушки вращались в глазницах, словно пытаясь не выпустить меня из виду. Пока я недоумевала про себя, между нами поспешно вклинился мужичок с бейджем «директор магазина». Я услышала, как он говорит: «Хикита-сан, так нельзя!», и где-то в уголке сознания промелькнула мысль – хорошо, что не «Муранака». И вообще, Муранака же пообещал их придержать. Я огляделась – почти все покупатели смотрели в нашу сторону. Некоторые неловко хмурились, однако большинство явно наслаждалось развлечением.

– Простите, я уже могу уйти? – спросила я.

Директор виновато поклонился:

– Извините, пожалуйста. Конечно.

Но Хикита (или как там ее) заговорила громче:

– Хтой-то ж должен ей сказать-та! Ишь, делат вид, шта не про нее! Нельзя ж таково дозволять, это ж куда мы скатимся-та? Она вона уж скатилася! Зря небо коптит!

Провожаемая этими воплями, я выскочила из магазина.

Увлекшись, я купила целых две бутылки вина, и потому пакет был тяжелым. Он врезался мне в ладонь, пока я крепко сжимала ручки, держа в другой руке зонт. Дождь все усиливался, и вместе с ним усиливалось охватившее меня уныние. И зачем я пошла в этот магазин? Сидела бы дома и хлебала лапшу быстрого приготовления.

Ноги в тонких резиновых шлепанцах промокли от разлетающейся грязной воды, футболка тоже намокла и липла к телу. Мои вьющиеся от природы волосы из-за влажности обычно начинают торчать во все стороны, и на голове, наверное, уже была просто неприбранная копна.

Налетел сильный порыв ветра, и зонтик вырвало у меня из рук. Он взлетел вверх и мягко приземлился у ворот заброшенного дома. Я бросилась было за ним, но передумала. Мне вдруг стало наплевать. Все равно это просто дешевый виниловый зонт за триста иен, не жалко. Что там зонт, мне даже пакет с покупками, который несла в руках, вдруг показался ненужным. Бутылки вина? Да пусть бы разбились. Мясо? Пусть бы оказалось утыкано осколками стекла. На меня напало желание бросить все, но тогда я лишь возненавидела бы себя за то, что не могу сдержать эмоции. И хотя я перетерпела тот миг, когда хотелось все расколотить, вдруг отчетливо почувствовала острую боль в животе. У меня так перехватило дыхание, что я уселась прямо там, где стояла. Пакет поставила на землю, почти выпустив из рук, и бутылки звякнули.