Шэрон Кэмерон - Свет в тайнике

Мне нравилось смотреть, как Изя смеется над его остротами.

Однако вскоре Макс перестал приходить к нашему подоконнику. Весь мир спал, кроме меня и Изи.

Думаю, Макс все понял раньше меня.

Летние ночи стали холодными, наступала последняя осень, и, когда вокруг подоконника закружились желтые листья, а в воздухе запахло горьким угольным дымом, Изя в темноте взял меня за руку. Мы условились, что это будет нашей тайной. Спустя две недели на Перемышль упали первые немецкие бомбы.

Первой моей мыслью было, что это русские самолеты. Они пролетели так низко, что на полке задребезжала Марысина посуда. В школе был первый день занятий, и на тротуарах толпилось множество детей с книжками и ранцами, спешивших домой после короткого школьного дня. Я выглядывала из окна новой квартиры своей сестры, расположенной на противоположном берегу реки Сан, ожидая ее к обеду. Прикрыв глаза ладонью от яркого солнца, я смотрела на самолеты, оставлявшие в небе длинные черные следы. Вдруг стоявшая на углу гостиница рухнула, окутанная облаком цементной пыли, и загорелась.

Я вскрикнула. Люди на улицах кричали. Дети на тротуарах разбегались в разные стороны. Я почувствовала, как затрясся пол у меня под ногами и задрожали стены. Захлопнула окно, но до меня все равно долетал звук взрывов откуда-то издалека; над городом поднимались клубы дыма. Раздался свист, перешедший в грохот, дом зашатался, и, не удержавшись на ногах, я упала на колени. На полу валялась сорвавшаяся со стены Марысина литография с Мадонной. На четвереньках я подползла к дверям. Дым на лестничной площадке был такой густой, что мне пришлось снова захлопнуть дверь. Горела лестница. Марысина квартира была на третьем этаже.

Впервые за долгое время мне захотелось, чтобы мама оказалась рядом.

И вдруг я вспомнила, что в нашем доме на ферме были длинные перила вдоль лестницы. Вспомнила, как Ольга и Андзя, визжа от восторга, скатывались по ним вниз, по очереди засекая время, требовавшееся каждой для спуска, на старых папиных карманных часах. Я стащила с Марысиной кровати шерстяное одеяло, завернулась в него так, что спереди получилось два слоя, набрала в легкие воздуха и вбежала в пекло на горящей лестнице.

Я скользила по объятой пламенем лестнице, крепко прижавшись к перилам завернутыми в одеяло локтями и ногами, вцепившись зубами в его шерсть. С третьего этажа на второй, со второго на первый; жар обжигал глаза, не давал дышать. Затем с первого этажа еще вниз, в прохладную сырость подвала, где я откашлялась, задыхаясь, и ногами затоптала загоревшиеся края одеяла.

В полутемном углу сгрудилась кучка людей. Они удивленно разглядывали меня. Я уставилась на них слезящимися глазами, потом заорала:

– Вы что, не видите, что дом горит?

Как убегающие от опасности крысы, мы выскочили на заваленную обломками зданий, неузнаваемо изменившуюся улицу. В воздухе висела пыль, отовсюду тянулся дым. Люди, крича от боли, в панике молили о помощи. Их было много, десятки. Крики и стоны раздавались со всех сторон. Дом, напротив того, где жила Марыся, раскололся надвое посередине, как будто кто-то разрезал пополам гигантский пирог. На одном из этажей балансировала над пропастью кровать, а на самом верху висел, уцепившись за балку и беспорядочно дрыгая ногами, человек. Над ним с воем и грохотом пролетел самолет; вдалеке слышались взрывы и звон колокола на карете скорой помощи.

Вдруг у самых моих ног зашевелились обломки, и из-под них высунулась рука. Я помогла мужчине выбраться наружу: из-под груды битых кирпичей на свет выползло серое окровавленное привидение. Я даже не успела спросить его имя: он ушел, пошатываясь, бормоча что-то о своей жене и о немцах. Я побежала домой. Не на ферму, но в самое лучшее после нее место, стремглав пролетев через мост, думая при этом о том, что мост представляет собой замечательную цель для бомбометания. Я промчалась сквозь арку, соединявшую постройки на Мицкевича, 7, вбежала во внутренний двор и, едва переступив порог квартиры Диамантов, увидела перед собой Изю, который без долгих разговоров потащил меня в подвал.

Макс был уже там. Пан и пани Диамант, Хенек, Хаим, всего за месяц до этого вернувшийся из Италии, и множество соседей – все они, сгрудившись, сидели в грязном и темном подвале. Пани Диамант раскинула мне навстречу руки, и я уткнулась лицом в ее грудь; Изя сел по другую сторону от меня.

– У тебя ожог, – сказал он, указывая на мое запястье. Я этого даже не заметила. В полутьме он, так, чтобы не увидела его мать, взял мою покрытую волдырями руку.

По улице над нашими головами грохотали танки, но я все равно чувствовала себя в безопасности.

У кого-то оказался с собой радиоприемник на батарейках, и мы слушали обращение президента Мосцицкого, в котором он призывал молодых поляков отправляться во Львов, чтобы не быть призванными в германскую армию. Лучше вместо этого эмигрировать в Россию. Мужская часть семейства Диамант шепотом совещалась между собой. Видно было, что они не впервые обсуждают эту тему. Спустя пятнадцать минут четверо молодых людей, поцеловав мать, закинув за спину скатки с одеялами и сменой белья и положив в карманы немного хлеба, уже двигались по дороге в направлении Львова.

Я все еще ощущала тепло Изиных рук на своей обожженной руке.

Пани Диамант плакала, обхватив голову руками, а я обнимала ее и гладила по волосам. Теперь я буду заботиться о ней. О моей старушке. О моей babcia [7] Бабушка ( польск .) .

Пан Диамант покачал головой.

– Di velt iz sheyn nor di mentshn makhn zi mies , – произнес он. – Мир прекрасен, но люди делают его ужасным.

Утекло немало времени, прежде чем я поняла, что братья Диамант убежали не потому, что решили последовать призыву президента Мосцицкого. Они убежали потому, что были евреями.

Мы просидели в подвале неделю; младенцы плакали. Мы слышали, как в город вошли русские, слышали стрельбу. Раз в день кто-нибудь, рискуя жизнью, бежал наверх, чтобы принести еды, воды и керосина для лампы. И когда наконец стрельба закончилась и стало не слышно танков, мы решились выбраться наружу. Перемышль оказался разделенным надвое. Часть города по одну сторону от реки, где жила моя сестра, теперь принадлежала немцам. Наша сторона – русским.

Гитлер со своими войсками подобрался прямо к нашему берегу.

И остановился.

Итак, мы похоронили погибших, убрали обломки, вставили стекла в окна и вычистили магазин от пыли. На улицах тут и там попадались воронки от снарядов, а на месте многих домов теперь было пусто, как во рту, из которого выдернули зубы. Русские солдаты охраняли главные дороги и железнодорожную станцию; евреев из оккупированной немцами западной части Перемышля перегнали на нашу сторону. Мост через реку был разбомблен, и мы наблюдали, как пленники, выстроившись длинной цепью, переходили по железнодорожному мосту. За их спинами еще поднимался кверху черный дым от сожженной синагоги.