Шанель Клитон - Последний поезд на Ки-Уэст

Наш бледно-розовый, окруженный деревьями дом в районе Мирамар в Гаване занимает почти весь квартал. Наша семья проживает в нем на протяжении нескольких поколений, и когда-нибудь он перейдет к моему брату Эмилио – в нем он будет растить своих детей. Я часами плескалась в бассейне на заднем дворе, так что кожа сморщивалась от воды. Всякий раз, думая о доме, я представляю себе его прочные стены и яркое кубинское небо.

– Ты, наверное, повидала немало красивых пляжей, – добавляет Энтони.

– Да.

Куба, при всех ее изъянах и недостатках, невероятно прекрасна. Может, в этом-то все дело: красота лишь одно из лезвий обоюдоострого меча, она притягивает к себе как хорошее, так и плохое.

– Будешь скучать по дому?

– Конечно. А в Нью-Йорке мало пляжей, да? – спрашиваю я, меняя тему.

– В городе их почти нет. Но в штате есть другие, очень симпатичные, места.

– А где ты вырос? – Мне очень хочется узнать о нем больше.

– В Бруклине.

– Там тебе было хорошо?

– В детстве? Ну, я бы не сказал, что хорошо. Но там я стал тем, кто есть.

– А сейчас? Как сложилась твоя жизнь? Должно быть, теперь все по-другому.

– На деньги все не купишь.

Так говорят те, у кого их навалом.

– В самом деле?

– Честное имя не купишь.

– Зато купишь светскую жену.

Блеск в его глазах – скорее признак влечения, чем жадности.

– Это верно.

– Правда, со слегка подмоченной репутацией, – шучу я.

– По мне, так с твоей репутацией все в порядке.

Меня удивляет серьезность его голоса.

– Видишь ли, в нашей семье это своего рода традиция, – говорю я, пытаясь поднять ему настроение.

– Вот как?

– Мой дальний предок, Перес Первый, стремясь возвысить свое имя, завоевал себе титул и жену.

– Промышлял чем-то недостойным?

– По слухам, да.

– И какие же грехи за ним числились?

– Торговля женщинами. Пиратство.

– Ну, тогда мы с ним поладили бы, – улыбается Энтони.

Я смеюсь. Люди редко признают свои недостатки, но, опять же, это привилегия большой власти.

– А кем была его жена? – спрашивает Энтони.

– Девушка из родовитой семьи, оказавшейся в трудном положении. Верная супружескому долгу, она плавала на корабле вместе с мужем и так повидала почти полмира.

– Значит, у них все держалось на долге?

– По легенде, они любили друг друга, а как было на самом деле – это другой вопрос. И кто, кроме самих супругов, на самом деле знает, как обстоят дела в браке?

– Наверное, ей было страшно, – размышляет он, и я начинаю подозревать, что разговор идет не только о корсаре и его жене.

– Думаю, да, но она все равно исполняла свой долг. Мы, женщины, сделаны из прочного материала.

Я указываю на свой кулон, семейную реликвию, которую папа преподнес мне на свадьбу.

– Это ей подарил тот корсар.

На счастье , – сказал мне отец.

– Можно? – спрашивает Энтони.

Я киваю.

Он берет в руки кулон, потирает пальцами золотую оправу в форме сердца и красный камень. Потом, не говоря ни слова, выпускает из рук – кулон слегка царапает мне кожу.

Энтони не отходит.

Я так волнуюсь, что едва могу дышать.

Первый раз мы поцеловались на свадьбе – просто и поспешно, на публику, – а сейчас, кажется, намечается второй.

Энтони наклоняется, стирая расстояние между нами, его губы касаются моих, мягко, нежно и почти невесомо.

Меня пробирает дрожь.

Я делаю глубокий вдох, сердце гулко стучит в груди, а его поцелуй становится настойчивее.

Океан плещет вокруг, ветер раздувает мои волосы. Он целует дерзко, уверенно, соблазнительно.

Очень в его духе .

Из разговоров с двоюродными сестрами и подругами я знаю, что ему надо от меня, ощущаю желание в его напряженном теле, в том, как его руки касаются моей одежды, тянут бретельки купального костюма, как он прижимает меня к себе, точно я ему отчаянно нужна.

Раньше меня никто так не целовал.

Энтони отпускает меня – его глаза блестят от радости.

Я подношу руку ко рту, чувствуя, как губы все еще пульсируют от прикосновения.

– У нас все будет хорошо, – улыбается он.

Мне бы его уверенность.

Ужин – настоящий пир из местных морепродуктов, моллюсков и красного луциана, такого я никогда в жизни не пробовала. Я слишком нервничаю, я устала и быстро насыщаюсь, но у Энтони припасен целый ящик шампанского, который ему прислали из Нью-Йорка, и он предлагает тост за наш экстравагантный брак. После ужина мы разделяемся: он с сигарой отправляется в библиотеку, а я иду наверх готовиться ко сну.

Я моюсь в круглой ванне, чуть смазываю духами запястья и шею и выбираю самую элегантную сорочку из своего приданого.

Пока я принимала ванну, кто-то невидимый преобразил спальню – повсюду горят свечи, кровать и пол усыпаны белыми лепестками в тон белоснежным простыням.

Я подхожу к кровати и хватаюсь рукой за столбик – в животе нервная дрожь.

На ночном столике лежит роман, который, похоже, Энтони принес для себя – «Квартал Тортилья-Флэт» Стейнбека.

Выходит, не порознь.

Я пролистываю книгу – судя по закладке, он дошел до середины.

Я не могу устоять перед соблазном обшарить ящики. В туалетном столике обнаруживается коробка с сигарами, чей запах хорошо мне знаком – сигары он тоже предпочитает кубинские . Рядом – пачки купюр, невероятная уйма денег. На Кубе отец на всякий случай держал деньги в сейфе. Тот факт, что Энтони не видит необходимости их прятать, свидетельствует о его высокомерии и богатстве, а еще, возможно, о том, что он чувствует себя в безопасности. Если он действительно связан с мафией, как казалось на Кубе, значит, его слишком боятся и воровать у него не станут.

Носовой платок; я подношу его к лицу – в нос тут же бьет запах его одеколона. Я опускаю взгляд. Из глубины ящика…

На меня смотрит холодное дуло пистолета.

Я резко захлопываю ящик.

Ничего удивительного в том, что такой, как Энтони, имеет оружие, но одно дело – ночами мучиться бессонницей из-за странных догадок, а другое – увидеть все своими глазами.

Дверь спальни открывается.

Помимо пиджака, Энтони снял жилет и расстегнул две пуговицы белой рубашки.

Я сглатываю.

Это уже не тот мужчина, с которым я целовалась на пляже несколько часов назад; при виде пистолета, другой составляющей его жизни, старые страхи обрушиваются на меня с новой силой.

Разве можно быть хорошим, добрым человеком и в то же время ежедневно соприкасаться с насилием?

– Ты прекрасна, – чуть слышно шепчет Энтони. – Черт, «прекрасна» – это слабо сказано.

На мне белоснежная кружевная сорочка, почти не оставляющая пространства для фантазий. И, без ложной скромности, мама наставляла меня, что, ублажая мужа, я сделаю свой брак более сносным – блеск в глазах Энтони, то, как он пожирает меня взглядом, доказывают, что я на правильном пути.