Джулия Келли - Последний сад Англии

Сознаюсь, мои нынешние работадатели являют собой непростую задачу, как, впрочем, большинство им подобных. Но это не такая уж большая проблема – я вполне могу их терпеть. Я ужинаю с Мелькортами каждый вечер, порой оттуда сбегаю под предлогом разыгравшейся мигрени. Однако миссис Мелькорт все так же высокомерна. Не более чем два дня назад, она две перемены блюд – подавали сперва суп, потом рыбу – провела, расхваливая добродетели своего брата.

– По большей части он коллекционер, но порой он продает растения очень избранному кругу садоводов, таких как Мистер Джонсон, – говорила она мне, опуская серебряную ложку в бульон, и в свете канделябров перстни с бриллиантами сверкали у нее на пальцах. – вы знакомы с мистером Джонсоном?

– Не имела такого удовольствия, – отвечала я.

– Он состоятельный американец, только что приобрел дом неподалеку от Чиппинг-Кэмпден, впрочем, ходит слух, что средства ему на эту покупку одолжила мать. Представить не могу, как и где Мэттью с ним познакомился.

– А не думал ли мистер Годдард о том, чтобы делать бизнес на садоводстве? – спросила я.

Миссис Мелькорт резко посмотрела на нас.

– Мисс Смит, мой брат – джентльмен. Он не интересуется торговлей

Я заметила, что, говоря это, она не смотрела на своего супруга, который своим богатством был обязан проницательности своего отца, бывшего настолько дальновидным дельцом, что теперь даже у меня дома в Уимблдоне в ванной комнате имеется брусок мыла для очищения лица торговой марки «Melcourt».

Этим утром бóльшую часть моей прогулки верхом к дому мистера Годдарда я провела в раздумьях о том, насколько же целенаправленно мистер Мелькорт-младший и его супруга делали все возможное, чтобы, так сказать, отмыть свой капитал и перестать выглядеть в глазах общества скоробогачами.

Я была настолько поглощена этими мыслями, что чуть не прозевала указатель на повороте к Ферме Вистерия. Однако, заглянув в ворота, поняла, что ошибиться, туда ли я приехала, было невозможно: фасад двухэтажного коттеджного дома увивала огромная вистерия – зеленая, пышнолистая, вся в бутонах, готовых вот-вот распуститься.

– Мисс Смит!

На этот неожиданный оклик я развернулась в седле всем корпусом и тотчас увидела всего в сотне ярдов от меня незаметно подошедшего через проем в живой изгороди мистера Годдарда.

– Вход в питомник немного дальше, вниз по дороге. Не пройтись ли нам пешком?

Я позволила ему подержать под уздцы мою лошадь, так чтобы я могла спешиться. Затем, ведя лошадь в поводу, мы подошли к широким деыревянным воротам, за которыми был двор, по двум сторонам которого располагались теплицы, а дальше, в тихом зауглу, стоял амбар. И везде, куда ни глянь, были розы! Плети роз оплетали стену, отграничивавшую двор, их стебли были еще голы в преддверии весны. Розы были в терракотовых цветочных горшках, настолько больших, что в каждом поместилось бы по три растения одновременно. Розы росли в рабатке вдоль дорожки, уводившей в другую часть сада. Розы были высажены в теплицах – длинные ряды растений c аккуратно обрезанными и плотно обвязанными черенками.

– Добро пожаловать в мою лабораторию, – проговорил с улыбкой Мистер Годдард. – Досадно, что сейчас самое начало весны, ведь будь сейчас конец весны, вы смогли бы увидеть розы в цвету.

– А в июне один только двор, должно быть, являет собою эффектное зрелище.

– Так и есть, осмелюсь заметить. Все же, думаю, и зимой сад красив по-своему, – сказал он.

– Все голо и обнажено. Поэтому видна структура сада, – сказала она.

– Точно. Хотя это также означает, что мало какие недостатки сада удастся тогда утаить.

– Как вы пришли к тому, чтобы выращивать розы? – спросила я, когда мы вошли в одну из теплиц, и меня обдала волна приятного тепла.

Он замялся с ответом, потер шею, огляделся вокруг, посмотрел на столы, уставленные рядами разновозрастных растений.

– Юность мою, подобно многим, я растрачивал впустую. Мои мать с отцом всегда надеялись, что я сумею чего-нибудь достичь, но я, казалось, был определенно не намерен их оправдать их ожидания. В Кембрижде я не столько учился, сколько специально выводил из себя приставленных ко мне тьюторов. А однажды ночью меня застукали в достаточно неудобном состоянии, – ответил он.

– В насколько неудобном? – спросила она.

– Неудобном настолько, что я не уверен, что моя сестра одобрила бы, если бы я стал говорить про это с молодой леди.

Я приподняла бровь, выказывая удивление.

– Мистер Годдард, мой обряд конфирмации я прошла давным-давно – я старая дева тридцати пяти лет.

– Но вы вовсе не старая, то есть, вы отнюдь не выглядите…

Я прекратила мучения страдальца, улыбнувшись ему. – Благодарю вас, мой возраст вполне меня устраивает. Это, знаете ли, так освобождает. К примеру, сегодня я смогла одолжить лошадь у вашего зятя, проскакать верхом, миновав несколько деревень, для того, чтобы нанести визит джентльмену, чтобы обсудить розы. Ни одна робко краснеющая дебютантка не смогла бы проделать такое.

Он кивнул в знак согласия, затем остановился перед рядом цветочных горшков и стал на одной из роз обследовать то место, где стебель привоя был привит к подвою, прививку черенками выполнял он сам.

– Это Сувенир де ля Мальзизон. Вам этот сорт знаком?

Я отрицательно покачала головой.

– Это бурбонская роза, цветет белым, бутоны выбрасывает обильно, когда цветки распускаются, то укрывают куст словно шапкой, а запах… слаще любого парфюма!

– Но настолько ли запах этой розы сладок, чтобы приманить стайку из нескольких леди, желающих испить чаю на свежем воздухе? – спросила я.

– Пожалуй, – сказал он с улыбкой, затем перешел к другому столу, стоявшему позади нас. – О, быть может, вам понравится вот эта роза, цветет малиновым, подойдет для пущего драматического эффекта? Мадам Исаак Перер может стать как раз тем, что вам нужно.

Я подумала про садик для влюбленных, который как раз планировала разбить западнее от чайного садика. Мне хотелось, чтобы любой посетитель, шедший неспешным шагом вдоль бледно-пурпурного гелиотропа, светло-розовой эхинацеи и кремовых пионов, то есть растений, символизирующих женственность и душевное спокойствие, испытал шок, очутившись в следующем боскете, был шокирован почти непристойным цветом.

Густо-красные розы, темно-пурпурная сальвия и алые цветущие колосовидные соцветия персикарии. Банановые деревья, японские клены, георгины, тюльпаны – я хотела сделать так, чтобы у каждого вошедшего сюда дух захватило.

– Может, было бы проще начать с того, что нужно мне, – сказала я, вынимая из кармана юбки записную книжку. Она распахнулась на той странице, где я изобразила, как выглядит весь сад целиком с высоты птичьего полета.