Рона Цоллерн - Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 4. Между собой настоящим и прошлым

Диего и правда оживился через некоторое время. Теперь он постоянно рисовал. С остервенением черкал он на листах пейзажи Андалузии, стараясь вычерпать до дна свои воспоминания. Несколько раз мы выводили его гулять. Правда, прогулки радости ему не доставляли. Вместо того чтобы наслаждаться прекрасной погодой, которая стояла в те дни, он только зудел о том, что все смотрят на него, видят его немощь и в душе глумятся над ним, или осторожно жалеют, открещиваясь от ужаса подобного положения. Однажды, когда они с Венсаном были на прогулке, я убиралась в комнате Диего. Из любопытства я заглянула в шкаф и комод, а еще в ящики стола. В нижнем ящике лежал маленький пистолет и несколько патронов в коробке. Я завернула это в тряпку и унесла к себе. Мне и молотка у двери было достаточно.

Через пару недель Диего стало хуже. Он почти не мог есть, я готовила ему протертые супы, чтобы хоть что-то влить в него, Венсан кормил его с ложки, он плевался, орал, кашлял, потом начинал блевать. Мне приходилось помогать Венсану убирать это все. Больной вел себя отвратительно, и мне было почти не жаль его, я желала ему поскорее сдохнуть и находила свои пожелания гуманными.

Как-то утром, когда мы сидели на кухне после изнурительной процедуры кормления Диего, Венсан взял меня за подбородок и сказал:

– Хочу написать твой портрет. Считай, что это повышение!

– Это что будет бесплатно? – спросила я.

– Маленькая меркантильная мерзость, сколько ты хочешь получить?

– Меня устраивала оплата за работу, вы задаете вопрос, который наводит на мысли о том, чтобы пересмотреть сумму!

– Ах ты рыжая злючка! Я хочу написать тебя злой!

– Не получится – я просто ангел.

– Ангел, – подтвердил он, – кусачий.

_______

С портретом было тяжело. Венсану никак не удавалось выразить то, что он хотел, хотя, по-моему, получалось похоже, но его не устраивал результат. Он бесился. Несколько раз он выгонял меня из мастерской – ему казалось, что я издеваюсь над ним, нарочно меняя выражение лица, хотя я ничего такого за собой не замечала. Я думала о том, что он слишком вымотан возней с Диего, поэтому работа застопорилась. В иные дни было ощущение, что Диего вот-вот умрет, но ему вдруг становилось лучше, и мучениям Венсана не было конца. Хотя он, видимо, не считал это мучениями. Иногда мне казалось, что Венсан святой.

Несколько раз со времени моего вселения в его квартиру у него бывали гости. Днем чаще приходили покупатели – Венсан настаивал на том, что его работы любят солнечный свет и созерцать их надо в светлое время суток. Вечером приходили приятели. Венсан звал меня, но мне не хотелось находиться среди этих людей одетой и одновременно голой на картинах. Иногда я слышала из его комнаты любовную возню, это были романы на одну ночь, такой вывод я сделала, прислушиваясь к голосам женщин, бывавших у него.

_______

Венсан нравился мне, когда был трезвым, но в это время он либо работал, либо пропадал в своей черной меланхолии, а на подвиги любви он был готов только когда выпивал. Мне он в таком состоянии был противен. Я думала иногда напиться вместе с ним, чтобы мы совпали, но от этих мыслей мне становилось совсем плохо, я шла в «Электру» и надиралась там за чужой счет.

Однажды днем, вернувшись из аптеки, Венсан сказал:

– У Диего скоро день рождения. Хочу устроить выставку его работ в мастерской, позвать его друзей.

– А Диего будет присутствовать?

– А как же! Он пока еще жив! Без него получатся какие-то поминки.

– По мне – очень сомнительная затея, – тихо сказала я.

– Мы справимся. Завтра надо будет навести порядок и развесить его работы.

_______

Целый день мы отскребали мастерскую, убирали картины Венсана, освобождая место для почеркушек Диего. И когда Венсан принес листы из комнаты друга, когда мы развесили большие по стенам, а маленькие прикрепили к чистым холстам, стоящим на мольбертах, собранные вместе они произвели в спокойном пространстве мастерской оглушительный вопль. Эта черная страсть, которой, он, казалось, был пропитан, выплеснулась на меня, и я влюбилась в его иссушенные испанские пейзажи, в дерзкие штрихи, в которые он вложил без остатка последние крохи своего существования, в горечь утраченных счастливых дней, что изливалась на листы струями темной крови. Я почувствовала, что все его крики, ругань, остервенение проистекают из этой неуемной любви к жизни, трудной, забирающей у человека всю радость и силы, но нуждающейся в воспевании любыми средствами, для Диего – злыми росчерками пера, раздирающими бумагу.

Я стояла перед большим листом, который он сделал, видимо, еще до того, как я поселилась здесь, тогда он еще мог сидеть за столом. Венсан подошел ко мне сзади и обнял меня, положив подбородок мне на плечо.

– Убери грабли, – сказала я. – Еще куча дел.

– Звучит обнадеживающе, – хмыкнул он.

_______

В день рождения Диего, мы с Венсаном поднялись к нему и, поздравив именинника, который только молча кивнул, сказали, что его ждет сегодня скромное торжество, поэтому нужно привести себя в порядок. На удивление, Диего не осыпал нас бранью, он позволил Венсану умыть и причесать себя, и даже немного поел самостоятельно. Ближе к вечеру, когда должны были прийти гости, Венсан на руках спустил его вниз и усадил в кресло. Диего был строг со своими друзьями, он одной-двумя фразами сводил начатый с ним разговор на нет. Никто не смел улыбнуться, напряжение потихоньку заполняло комнату, мне казалось, что воздух издает монотонный гул. Венсан старался отвечать на все вопросы, которые задавали Диего, а тот только злобно цыкал или кашлял. Кто-то спросил, можно ли купить работу.

– Успеется, – бросил Диего.

– Почему нет, Диего? – осторожно спросил Венсан, – Альбер завтра уезжает, разреши ему купить этот лист.

– Конечно, – каркнул Диего, – хочешь за счет моего таланта вернуть деньги, которые потратил? Подождал бы хоть, пока я умру, мразь!

– Мне ничего не нужно, – спокойно ответил Венсан, – если хочешь, просто подари эту работу своему другу.

– Другу? Нет у меня тут друзей! Все пришли поглазеть на умирающего, но никто не понимает, как это, каждый день мучится, ждать, когда же, наконец, треклятое сердце остановится! Что вы знаете, твари? Кто из вас испытал то же, что и я? А ты, – обратился он к Венсану, – небось, возомнил себя моим благодетелем? А ты расскажи всем, как ты тут пьешь и трахаешься, слыша, как я реву от боли, как ты забываешь вовремя делать мне уколы, ублюдок!»

Гул тишины, в которой словно висели его плевки, лишил меня остатков терпения.

– Да как вам не стыдно! – закричала я на бородача. – Как вы смеете упрекать Венсана! Никто из нас не виноват, что это случилось с вами! Венсан заботиться о вас, а в ответ получает только ругань и злость! Вы неблагодарный мерзавец! И мне наплевать, что вы скоро умрете! Я говорю вам, что вы – самовлюбленный эгоист, раз так относитесь к другу, который пытается скрасить вашу жизнь, выбиваясь из сил. Вы дрянь, даже если вы талантливый художник!