Карме Риера - В запредельной синеве

– О, у него, должно быть, вкус хорошего оливкового масла, – ответил Понс с лукавой усмешкой.

– А вы отведайте кусочек, так узнаете! – предложила девушка, которая не поняла, на что намекает шорник [50] Евреям ставили в вину даже их традиционную кухню. Священник Андрее Бернальдес, капеллан одного из великих инквизиторов, так писал об этом в своей знаменитой хронике: «…они никогда не отказывались от привычки к особой еврейской пище, приготовляя свои мясные блюда с луком и чесноком и обжаривая все это в растительном масле, которым они пользовались вместо жира, чтобы не есть сало; сочетание масла и мяса придает дыханию очень плохой запах». .

Аромат роз мешался с запахом базилика, в изобилии росшего в больших глиняных горшках, расставленных возле скамеек, на которых они сидели. Зелень, радующая глаз, тихий плеск воды в оросительных канавках елеем проливались в душу Шрама, даря покой, которого ему так не хватало, чтобы все взвесить и определить, о чем из увиденного и услышанного нужно рассказать отцу Феррандо, а о чем можно без особого греха умолчать. Ювелиру хотелось бы ничего не упустить, но до сих пор хозяев можно было упрекнуть лишь за поливку огорода в воскресный день – а это peccata minuta [51] Незначительный грех ( лат .). , да и, по словам Марии Агило, подобным же образом поступали монахи из курии. Гораздо более серьезным прегрешением было, например, то, что делали в монастыре Святой Маргариты: они перекрывали тряпьем оросительный канал и пользовались водой, которая им не принадлежит… Тут же и сказать нечего против сородичей, которые спокойно поливают огород, чтобы отдохнуть с друзьями в воскресенье. Высказывание Понса о том, что пироги у Вальса делают на оливковом масле, а не на нутряном жире, было той шуткой, которую нелепо принимать всерьез, да и касалась она больше семейства Пепа Помара. Ее можно упомянуть лишь в том случае, если ничего более серьезного здесь не произойдет. Как же ему не хотелось вновь переживать мучения прошедшей ночи, когда он скрупулезно перебирал в памяти деталь за деталью, отбирая то, что может быть интересно исповеднику! Кортес так глубоко погрузился в размышления, что совершенно забыл о своем намерении участвовать в общем разговоре. Этого, впрочем, никто не заметил, поскольку как раз вошли Консул с сыновьями Жозепом и Матеу – единственные гости, которых все ждали.

Жозеп Таронжи по прозвищу Консул, потому что много лет назад он был послом в Англии, поприветствовал собравшихся и обнял Пере Онофре Агило, с которым дружил задолго до того, как тот выхлопотал себе разрешение и покинул Майорку [52] Согласно статуту Вальядолида, среди прочего, евреям запрещалось самовольно менять место жительства. , чтобы представлять интересы торговцев и владетельных сеньоров острова в экспорте оливкового масла и импорте льняного полотна. Негоциант буквально несколько часов назад приехал в Пальму и очень скоро должен был покинуть ее, чтобы участвовать в заключении очень выгодного договора между портовыми властями города и Ливорно, поскольку у него был там дом, где жили жена и дети, а сам он пользовался всеобщим уважением.

Присутствие Консула развязало язык Агило, который, пока ждал приятеля, почти не открывал рта. Сейчас же он пустился в рассказы о своих приключениях, и особенно о последних чудесах, свидетелем которых был. Пока все лакомились черными оливками, он поведал, как в порту Генуи – дальше последовало описание точного места, где все происходило, – в часовне Святого Эльма один монах-проповедник воскресил на глазах присутствоваших человека, который всего за час до этого упал, словно громом пораженный, а изо рта у него пошла пена. Все это случилось с ним, когда он обвинил святого отца в том, что реликвии, при помощи которых тот исцеляет страждущих, – фальшивые. Якобы это вовсе не частицы мощей святого Луки, а украденные с кладбища кости какого-то несчастного бедняка, чью могилу разрыли, чтобы облапошивать добрых христиан. Монах вознес краткую молитву, прося Бога простить эту заблудшую душу за ложь, потом возложил на голову упавшего берцовую кость святого – и тот чудесным образом воскрес. Спасенный со слезами на глазах подтвердил, что слова его были злобным наветом, и вознес Господу хвалы вместе с остальными прихожанами, которые щедро наполнили деньгами суму отца-проповедника, не перестававшего благодарить Отца Небесного.

Только Консул, выслушав эту историю Пере Онофре, заметил, что оба мошенника – и монах, и воскрешенный – явно состоят в сговоре. А Габриел Вальс добавил, что священников и монахов, которые торгуют фальшивыми чудесами, немало оттого, что слишком много на свете легковерных простофиль.

Все сели за стол, но эскуделья Агило остывала, а он так и не опустил в нее ложку. Он рассказывал, что в Марселе был знаком с одним капитаном пиратов, у которого была мартышка, прислуживавшая ему лучше всякого раба. А еще у этого капитана (по всем признакам, фламандца) был слуга, который одним только криком, словно прицельным выстрелом из лука, разбивал стекло на мелкие осколки. Однако удивительные способности, данные ему от рождения, по непонятным причинам не исчерпывались мощным голосом: он еще мог сгибать столовые приборы из серебра одной лишь силой взгляда. А между вторым блюдом и десертом Пере Онофре поведал, что знал одного человека, который умел летать. Так вот, тот скопил у себя дома целую гору перьев – вроде как для набивки тюфяков, чтобы никто ничего не заподозрил. Ему уже осталось всего ничего до осуществления задуманного, поскольку после наблюдений за полетом птиц – от голубей до стервятников и орлов – он рассчитал соотношение веса тела к длине оперения и стал подбирать клей и ремни, чтобы прикрепить к рукам искусственные крылья.

История о летающем человеке больше всего заинтересовала собравшихся: все начали задавать вопросы и выпытывать подробности. Больше всех в этом деле разбирался Консул, поскольку читал книгу, изданную в Лондоне неким Франсеском Голдвином, в которой описывались приключения одного типа из Севильи по имени Доминго Гонсалес, который летал на Луну.

– Но сделал он это иначе, чем твой приятель, – очень серьезно сказал Консул. – Не брал он и орлиных крыльев, как об этом писали древние. Гонсалес использовал плетеную из ковыля корзину, к ней веревками привязал двадцать пять дрессированных гусей, которые выдерживали его вес и могли лететь куда угодно.

– Все это либо плутовство, либо – козни дьявола! – оборвал его шорник Понс.

Но Консул, не обратив внимания на это высказывание, продолжал уверять, что читал об этом собственными глазами и может показать книгу.

– Ты, конечно, ничего не поймешь – ведь она написана по-английски, – прибавил Консул, – но я могу перевести ее тебе.