Юнас Хассен Кемири - Отцовский договор

Он щурясь смотрит на электронное табло. Четырнадцать минут до следующего автобуса. Наверное, только что ушел. Четырнадцать чертовых минут, чтоб их! Жена поглядывает на него из-за угла. Четырнадцать минут! – радостно восклицает она. Повезло, что не сто четырнадцать! Холод собачий, бормочет он. Очень свежо, отвечает она ему. Никто не приехал меня встретить, говорит он. Я же здесь, возражает она. Я болен, говорит он. Нет худа без добра, у тебя диабет, а не какая-то другая хроническая болячка, парирует она, а его легко держать под контролем. Я слышала, что некоторые диабетики завязывают с инсулином благодаря диете. Признайся, тебе даже немного нравится вся эта возня с уколами и замерами сахара. Я слепнуть начал, говорит он. Но меня-то ты видишь? – спрашивает она. Да, отвечает он. Уже не худо! – улыбается она. Ее коротко стриженные волосы ерошит ветер. Нет худа без добра. Это была ее мантра. Что бы ни случилось. Когда дочкин одноклассник сломал руку, жена спросила первым делом:

– Правую или левую?

– Левую, – ответила дочь.

– Нет худа без добра, – сказала жена.

– Он левша, – возразила дочь.

– Значит, теперь он может натренировать правую руку, – сказала жена. – Нет худа без добра.

Папа улыбается воспоминанию. Ветер сникает. Становится тихо. Жена подходит к нему, гладит по макушке и целует в щеку губами холодными, как кнопки в лифте. А кстати… шепчет она. Жена? Почему ты продолжаешь думать обо мне как о жене? Мы же развелись лет двадцать назад. Ветер возвращается. Она исчезла. Тело совсем ослабло. Что-то не так с глазами. Ему просто надо домой. А дома-то у него нет… Здесь ходят такси. Есть аэроэкспресс. Но он дождется автобуса. Он всегда ждет автобуса.

Сестра, которая дочь, но больше не мама, выходит из ресторана, машет таксисту и называет ему адрес.

– Приятный был вечер? – спрашивает таксист.

– Нормальный, – отвечает сестра. – Справляли день рождения подруги. Ей тридцать восемь стукнуло. Тридцать, блин, восемь лет.

Сестра вздыхает.

– Годы идут, – говорит таксист.

– Да уж, – отвечает она.

– У вас дети есть? – интересуется таксист.

– Тридцать восемь, – говорит она. – Помню, когда маме исполнилось тридцать пять. У нее все документы были разложены по папочкам. Она тогда свое дело открыла. Она мне казалась такой невероятно взрослой и собранной. А мои друзья перебиваются проектной работой и не прочь перепихнуться с первым встречным.

Но, может, и она так думала про своих приятелей, когда сравнивала их с родителями, как по-вашему?

– Очень может быть, – отвечает таксист.

Они молчат.

– Но еда была вкусная, – говорит она. – Вы там бывали?

– Нет, – говорит он.

– Порции здоровенные, – продолжает она. – Терпеть не могу, когда идешь куда-нибудь, выкладываешь три сотни за блюдо и остаешься голодным. Раздражает же до жути?

– Действительно, – с оглашается он. – В едь хочется же наесться.

– Вот-вот, – говорит она и добавляет:

– А вот с вытяжкой у них там проблемы. Зал насквозь пропах кухней. Так воняло, что мне пришлось выйти на улицу подышать, чтоб не стошнило.

Таксист встречается с ней взглядом в зеркале заднего вида. Они молчат. Она достает телефон. Первая эсэмэска пришла в полдевятого. Брат пишет, что он у себя в конторе и ждет папу. Вот же черт. Папа что, сегодня приезжает? Следующая пришла без четверти девять. Брат пишет, что папа все еще не прибыл. Полдесятого. Пишет, что начинает волноваться. Четверть одиннадцатого. Пишет, что самолет задержался и он скоро отправится домой. Просит ее позвонить. Она смотрит на часы. Полдвенадцатого. Он уже наверняка спит. Завтра поговорят. Единственное, что досаждает ей, пока они едут: водитель, похоже, вылил на себя ведро одеколона. А тот, кто ехал на заднем сиденье до нее, определенно был заядлым курильщиком. Небрежно закрытая упаковка влажных салфеток в кармане двери издает химический запах абрикосовой отдушки, а от коробочки снюса [3] Некурительный табак в пакетиках. Популярен в Швеции, но запрещен в большинстве других европейских стран. рядом с таксистом пахнет мхом. Когда машина выезжает из туннеля, ей приходится опустить окно и прильнуть носом к струе воздуха.

– Что, жарко? – спрашивает водитель.

– Немного, – отвечает она.

Он закрывает ее окно со своего места и сбавляет температуру кондиционера. Она слышит собственное дыхание. Рот наполняется слюной.

– Вот здесь, пожалуйста, – говорит она таксисту, как только машина выруливает с круга.

Она протягивает водителю кредитку и вылезает с заднего сиденья. Пять минут сидит на корточках около какой-то клумбы. А потом начинает двигаться к дому. Ее не вырвало. И не вырвет. Но что-то не так. Она чувствует себя этаким супергероем, наделенным суперсилой сомнительного свойства, которая заключается в способности улавливать все запахи на расстоянии нескольких кварталов и испытывать от этого приступы тошноты. У входа в 7-Eleven разит сосисками. Рядом с автобусной остановкой воняет собачьим дерьмом. Прохожий пахнет кремом для лица. А ее улица источает запах гнилой листвы. Она поворачивает направо и уже подходит к своему подъезду. Сзади раздаются шаги. Шаги ускоряются. Наверняка это ничего такого не значит. Ночной бегун. Или ее сосед-рокер увидел, как она сидела на корточках, и хочет узнать, не надо ли ей помочь. Но она все же вытаскивает связку ключей, чтобы быть наготове. Ключи превратились в кастет. Взгляд сфокусирован. Тошнота прошла. В глаза – по яйцам. В глаза – по яйцам. Действуй на опережение. Кричи. Не дай нападающему увидеть твой страх. Она собирается с духом, разворачивается и устремляется прямо к своему преследователю с криком «Чего вам надо?».

Мужчина вытаскивает из уха наушник.

– Что, простите?

– Прекратите идти за мной, – говорит она.

– Я здесь живу, – отвечает он и тычет пальцем.

– В каком подъезде? – спрашивает она.

– 21, – произносит он.

– Нет здесь номера 21, – говорит она.

– Нет, есть, – отвечает он. – Ведь я там живу.

– А улица какая?

Он называет улицу.

– Ладно, – говорит она, – идите.

Он прибавляет шагу и проходит мимо, испуганно поглядывая на нее и качая головой. От него пахнет жареным попкорном. Она провожает его взглядом. Как только он скрывается за углом, она вновь обессиленно скрючивается. Чертов ресторан. Чертово вонючее такси. Чертовы гадкие кучи листьев. Она поднимается на лифте и едва успевает в ванную, где ее выворачивает в унитаз.

– Милая? – доносится по ту сторону двери шепот не ее парня. – Я могу тебе чем-то помочь?

Она не отвечает. Она лежит бочком на полу ванной и ждет, пока на мир не снизойдет покой.

Вот крючки, на которых не висит его полотенце. Стаканчик, в котором не стоит его зубная щетка. Занавеска для душа с сиреневым попугаем. Эту занавеску она повесила, потому что всякий раз, когда он принимал душ, ванная превращалась в тропический лес, а рулон туалетной бумаги приходилось менять на новый. И чего она злилась из-за нескольких луж на полу? Вот шкафчик, в котором ему была отведена нижняя полка, потому что выше, не встав на белую скамеечку, он бы не дотянулся. У себя на полке он хранил дезодорант и ненужные ему одноразовые бритвы, а еще коллекцию увлажняющих кремов, которые она прихватывала из гостиниц, когда ездила в командировки. Теперь нижняя полка пустует, а когда тот, который считает себя ее парнем, самовольно положил туда свой триммер, она без объяснений вышвырнула его в мусорное ведро.