Люси Даймонд - Кое-что по секрету

– Звучит очень драматично, – прокомментировала Робин рассказ Элисон, проводя ногтем большого пальца по стручку гороха и глядя на детей через открытую заднюю дверь. Сэм молча, не шевелясь, лежал в гамаке, а Дейзи сосредоточилась на том, чтобы построить в сарае препятствие на пути мокриц. День был облачным, изредка налетавший бриз приносил из сада аромат пышных белых гардений и лилий, вокруг которых кружились пчелы, напоминая, что на дворе середина лета. В этом доме из красного кирпича в Харрогите Робин провела вторую половину своего детства после большого переезда. Закрыв глаза, она легко представляла себя пятнадцатилетней, делавшей уроки за этим самым столом и рассеянно подпевавшей Радио 1, звучащему фоном.

Горошина выскользнула у нее из пальцев, упала на пол, и Робин нагнулась, чтобы поднять ее, в ту самую секунду, когда мать спросила:

– Значит, у Джона все в порядке, если не считать того, что его вызвали на эту таинственную семейную встречу? В чем там дело, кстати?

Хороший вопрос.

– Точно не знаю, – ответила Робин. Сначала позвонил Гарри. Он потребовал, чтобы Джон присоединился к остальным Мортимерам у них с Джини дома. Все должны были собраться на «военный совет». Робин ошеломила настойчивость в голосе свекра. Она надеялась, что все в порядке. – Вероятно, это как-то связано с вечеринкой, но я не понимаю, что может быть такого важного, – продолжала она. – Ведь Гарри и Джини сегодня днем отправляются в свое второе свадебное путешествие. Прости, – добавила она, посмотрев на мать, надеясь, что та не обиделась из-за отсутствия Джона. – Надеюсь, он к нам присоединится, если они быстро со всем разберутся. Иначе…

Элисон махнула рукой, показывая, что это разочарование она переживет.

– А как прошел праздник? Хорошо? – спросила она. Ее, конечно же, пригласили, но Робин пришлось, как всегда, извиниться за ее отсутствие. («С твоей мамой все в порядке? – с тревогой спросила Джини. – Она никогда не приходит на наши семейные сборища. Я не видела ее… должно быть, уже года два!»)

– Ну, – начала Робин, стараясь скрыть свое раздражение, охватившее ее при воспоминании о том, как неловко она себя чувствовала в тот момент, – ты бы и сама могла посмотреть, если бы не была так занята просмотром телепередач. Знаешь, – Робин замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – я думаю, Джини немного обижена, что ты не пришла, мама.

– Обижена? Брось. У нее было так много гостей, что она бы про меня и не вспомнила. Вероятно, она была только рада, что одним ртом меньше, – ответила Элисон. В раздражении она чистила морковь быстрее обычного. – Я очень счастлива за них, счастлива, что они прожили вместе пятьдесят лет. Я за них рада, но я не понимаю, зачем мне было тащиться по автостраде до какой-то сельской ратуши, чтобы это сказать. Ради бокала теплого вина в компании множества людей, с которыми я даже незнакома? – Элисон повысила голос.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Робин. – Я только хотела…

– Это твой отец любил ходить по вечеринкам, а не я, – Элисон уже настроилась давать отпор. – И потом, у меня вчера утром была свадьба: начало в семь тридцать утра, я едва успела выпить чашку кофе и пробыла там почти до двух часов дня. После этого мне хотелось только вытянуть ноги и перевести дух. В этом ты мне точно не можешь отказать.

– Я тебя не критикую, – попыталась оправдаться Робин, хотя мысленно еще как критиковала мать. Она принялась вскрывать очередной стручок, и в кухне на минуту стало тихо. – Я такого за папой не припоминаю. Что он любил ходить по вечеринкам, – робко добавила она. Ее мать редко вспоминала Рича, отца Робин, который неожиданно умер от сердечного приступа, когда Робин было всего восемь лет. Она была младше, чем сейчас Дейзи. Вот только что отец был рядом, а на следующее утро Робин проснулась и увидела мать, оцепеневшую от горя, и бабушку, собиравшую чистые вещи Робин в сумку и заявлявшую, что внучка отправляется с ней в путешествие на несколько дней. Отцу было всего тридцать пять – такой молодой, – и много лет Робин не могла отделаться от мысли, что ее ждет такая же судьба. «С моим сердцем все в порядке?» – этот вопрос она всегда с тревогой задавала врачу, боясь, что история повторится.

– Ну, в ранней молодости он таким был, – расплывчато ответила Элисон. Ее глаза затуманились. – Но все же…

Робин хотелось расспросить мать. Она отчаянно жаждала больше информации об отце, которая смогла бы оживить ее собственные скудные воспоминания. Но она почувствовала, что мама хочет сменить тему, как всегда в тех случаях, когда разговор заходил о нем.

– Как у тебя самой дела? – поинтересовалась Робин. – Какие новости?

Элисон работала парикмахером, ездила от одной клиентки к другой на своей пастельно-голубой «Хонде Джаз», и ее умение слушать и сопереживать было таким же важным, как и владение ножницами и расческой. Просто поразительно, в чем только ей не признавались клиентки, пока она их стригла, не раз говорила сама Элисон. Возможно, пережитая ею самой трагедия научила ее слушать. Или все дело было в присущих ей доброте и нежелании критиковать. Какими бы ни были причины, но Элисон знала все , что можно было узнать. Когда случалась какая-нибудь история, Элисон разнюхивала ее первой. В другой жизни она могла бы стать журналистом, вела бы расследования, выискивая одну сочную новость за другой.

Робин продолжала чистить горох, пока ее мама рассказывала о ссоре между соседями из-за гигантского купрессоципариса Лейланда, бросавшего тень на весь сад; о планах Риты Дейли устроить вечеринку в «Мосте» в честь выхода на пенсию; о том, что очередной ребенок Джози Симпсон родился на куче чайных полотенец в кухне, а местный курьер, Анил Сингх, упал в обморок, когда заглянул в окно и увидел, из-за чего все эти крики.

– Представляешь, рухнул прямо перед входной дверью! – Элисон хихикнула, наслаждаясь историей. – Он еще и шутил над этим, дурачок!

Робин тоже рассмеялась, но вдруг ее пронзило внезапное воспоминание о том, как она бежала и прижималась к ногам отца, когда он приходил домой с работы, и золотое вечернее солнце освещало его, стоявшего в дверях. А потом его сильные руки поднимали ее высоко в воздух. «Папочка, мой папочка!» – кричала она тогда. «Робин, моя Робин!» – отвечал он ей со смехом.

В возрасте Робин – чуть за сорок – детские воспоминания становятся намного более смутными. Правда ли такое было или ее воображение рисовало сцены, которых никогда не было, чтобы облегчить ее тоску по отцу? Вскоре после его смерти они переехали из их старого дома в Вулвергемптоне в Йоркшир, но Робин все еще помнила моменты той жизни. К примеру, она помнила, как лежала на коричневом клокастом ковре в гостиной и как трудно было поставить на его неровной поверхности игрушечных человечков. Выпуклый стеклянный ромб на входной двери искажал лица. Робин помнила, как расплакалась, когда ее дед заглянул в это стекло, потому что его лицо выглядело ужасным. В камине лежал фальшивый уголь, и она удивлялась, как Санта-Клаус смог спуститься по трубе, потому что камин выглядел совсем не так, как в книжках.