Луиза Нилон - Снежинка

– Ты тоже с факультета литературы? – спросила я.

– Господь с тобой! Я рассчитываю после колледжа найти работу. Без обид. Я на последнем курсе физического.

– Звучит прикольно.

– Так и есть.

– Грифф – гений, – сообщила Ксанта. – Стипендиат Фонда!

– Стипендиат Фонда? Это как?

– Фонд колледжа выдает специальную стипендию. Я на втором курсе сдал экзамены. Их любой может сдать. Если справишься, тебе оплатят учебу. Плюс общежитие, питание и немного денег на руки. Вполне неплохо.

– Ага… – Я отметила для себя, что надо подать на стипендию Фонда и во что бы то ни стало ее получить.

Гриффин напоминал сына-подростка кого-нибудь из битлов: пышная кудрявая грива, на волосатой груди блестела монетка на цепочке.

– Гриффин, а ты откуда?

– Арди, графство Лаут.

– А по выговору и не скажешь.

– Ну спасибо.

– Наш копытчик тоже из Арди.

– Кто, прости?

– Резчик копыт. Не знаю, как его зовут, но выговор у него уморительный.

– Ты, видно, нечасто знакомишься с новыми людьми? Ни тебе предисловия насчет фермерского бэкграунда, сразу – хопа своим копытчиком! – Похоже, Гриффин изо всех сил старался меня смутить.

– Значит, у тебя уже есть планы после выпуска? – спросила я.

– Думаю специализироваться на океанографии.

– Ух ты! Будешь изучать изменения климата?

– Диссертацию я буду писать по ледниковым эпохам, особенностям формирования ледникового покрова и причинам, по которым ледники начали отступать.

– Круто.

– Он еще и репетитор, – тоном официального пресс-секретаря сообщила Ксанта.

– Время от времени. Платят мало, но на хлеб с маслом хватает.

– Пойдем выпьем, – предложила Ксанта. – Дебби, пошли с нами.

– Не могу, мне домой надо. У Джеймса день рождения.

– А, здорово! Ну ничего, в следующий раз. – Она повернулась к Гриффину. – Пошли со мной пить.

– Мне нужно зайти домой переодеться, – сказал Гриффин.

– Не дури, ты отлично выглядишь.

– Мне нравятся твои джинсы, – сказала я.

– Спасибо. – Он погладил торчащие из рваных черных джинсов колени. – Вообще-то они новые. «Томми Хилфигер». На этикетке они назывались состаренными.

– Преждевременная старость – как экзистенциально!

– Мой умудренный философ, – Ксанта взъерошила ему волосы. – Сколько они стоили?

– Не помню, фунтов двести.

– Ты в курсе, что в секонде такие продаются от силы за десятку? – спросила я.

– Ой-ой! – Ксанта ткнула его в живот.

Гриффин улыбнулся, но съязвить в ответ не сумел.

Я попрощалась и ушла со смутным ощущением победы.

Голова отяжелела от выпивки, а я ее и не удерживала. Сложилась пополам на стульчаке, так что живот касался внутренней поверхности бедер. Передо мной открылся перевернутый обзор места, которое я впервые побрила несколько часов назад. Раньше я только подравнивала жесткие волосы, перебирая их и приглаживая, будто мать, состригающая локоны своего малютки. Неужели у всех лобок после бритья розовый, в красных точках и похож на ощипанную курицу? Губы с редкими волосками, которые у меня не получилось достать бритвой, выглядели как кончик слоновьего хобота. Над ними, свесившись набок, торчал язык. Раньше я его не замечала. Неужели он всегда там был и высовывался из этой бороды?

Вот бы рядом оказались другие девчонки, как когда все набиваются в одну кабинку, чтобы распить припрятанные в сумочках миньоны и по очереди пописать. Кажется, побрилась я зря: никто, даже пьяные девчонки, украдкой не оценит, в какой презентабельный вид я себя привела. Обычно я спускаю трусы в последнюю секунду и сдвигаю ноги, чтобы спрятать свое гнездо, или вообще избегаю таких ситуаций, дожидаюсь снаружи и завязываю притворную дружбу с туалетной смотрительницей, которая сидит на табурете, раздавая квадратики туалетной бумаги и охраняя свою коллекцию дезодорантов и мятных леденцов.

По правде сказать, подруг у меня так и не появилось. В школе некоторые девочки терпели меня, как терпят приблудившихся кошек. Мне кое-как удалось втереться в компанию, которая тусовалась на задворках сборных домов, но в нее входили и мальчишки, да и продолжалось это всего несколько месяцев. Я сошлась с теми ребятами только потому, что целовалась с парнем из их компании. Когда у него появилась девушка, мы остались друзьями, насколько вообще можно дружить с парнями. Он по-прежнему пытался бросать драже мне в рот, пока девушка ему не запретила. Потом они начали обедать в кафешке, а я побоялась навязываться и стала ходить к сборным домам одна и читать.

Внимательно осмотрев свои излияния, я нажала кнопку смыва. На поверхности водянистого золота поднялась пена, словно на пинте пива. Потом, ерзая на стульчаке, стала взбивать прическу – сначала для объема, а потом уже ради удовольствия, – пока не стукнулась головой о стену кабинки.

Туалетная комната в «Кэссиди» обладала всем очарованием зимнего коровника. В углу под потолком свила гнездо какая-то птица. Кафельная плитка на стене была забрызгана ее дерьмом. Впрочем, Ширли ко дню рождения Джеймса раскошелилась на новый брусок мыла. Кран смесителя отвалился, поэтому, чтобы включить холодную воду, приходилось поворачивать ржавый гвоздь. Тут требовалась сноровка, так что обычно все ошпаривались кипятком. Рядом с раковиной установили зеркало во весь рост. Встав перед ним, я поразилась, до чего я похожа на беременную: все время забываю втянуть живот. На мне было черное платье в обтяжку и туфли на каблуках, уже успевшие натереть мне ноги до пузырей.

Освещение тут беспощадно. Волосы у меня слипшиеся и сальные, глаза черные, лицо бледное, а ниже все оранжевое от потекшего автозагара. На коленке алел прыщ. Попытавшись его выдавить, я заметила вокруг недобритые волоски. Самое обидное, что сегодня я старалась привести себя в порядок как следует. Честно не пожалела сил. У меня чуть мозг не взорвался, пока я решала, что надеть. К этому вечеру я эмоционально и физически готовилась много дней, даже недель.

Сделав глоток водки с лимонадом, я снова посмотрелась в зеркало. Так-то лучше. Нарцисс наверняка был пьян, когда влюбился в самого себя.

Выйдя из туалета, я подумывала, не найти ли маму, но испугалась, что она втянет меня в очередную свою ссору с Ширли. Мама хотела водрузить на один из столов пирог, приготовленный для Джеймса, но Ширли настаивала, чтобы мамино угощенье оставалось в подсобке, потому что настоящий пирог у нее уже есть. Мамин пирог был монументален: цифра два целиком состояла из вареных в мундире картофелин, а цифра пять – из восьми коврижек черного хлеба: и то, и другое Джеймс обожает. Справедливости ради стоит заметить, что картошку сварили только сегодня, она свежая, к тому же мама любезно предложила сама раздавать пирог и выразила готовность почистить картофелину и порезать хлеб каждому желающему. Ширли опасалась, что в таком случае гости примутся швыряться едой, испортят праздник и разгромят ее паб.