Джесси Энн Фоули - Соболезнуем вашей утрате

Аннмари и Сэл должны были осенью пожениться. Нок, который за свою жизнь раз тысячу подносил кольца, теперь все же получил повышение до шафера. Сэл, конечно, классная и все такое, однако он опасался, что после свадьбы их отношения с сестрой уже не будут прежними. И что тогда? У каждого из восьми братьев и сестер Флэнаган в семье имелась своя роль и вторая половинка, с которой они дополняли друг друга. Патрик был святым, Люк – грешником; Мэри, практичная и серьезная, работала парамедиком, а Джанин, со своими мелированными волосами и идеальным маникюром, так и осталась девушкой из университетского сестринства. Что касается Элизабет и Норин, обе были слишком хороши собой, чтобы снисходить до проблем обычных людей. Нока и Аннмари, несмотря на тринадцать лет разницы, объединяло то, что про них никто не мог сказать ничего определенного. Он, запоздалый ребенок семью годами младше следующего по старшинству брата, рос тихоней, а она, хоть и была успешным юристом, щеголяла множеством татуировок и еще в старших классах перестала ходить в церковь. Оба в семье смотрелись «белыми воронами», а таким лучше держаться вместе.

– Так что, совсем плохо? – переспросила Аннмари.

– Ну, ты сама все сказала…

– Они обжимались прямо при тебе?

– Под покрывалом. Видеть я ничего не видел, зато слышал. И мог представлять.

– Ох, Нок…

Тот вздохнул.

– Я просто не понимаю…

– Я тоже, – отозвалась Аннмари. – Мне очень жаль.

Когда Иззи и Броуди Крюгер начали встречаться, сестра уверяла, что их роман продлится месяц, максимум два. Обычно в таких вещах она оказывалась права, однако сейчас шел уже седьмой, без малейших признаков расставания в обозримом будущем. У Нока в голове не укладывалось, чтобы Иззи мог нравиться такой, как Броуди. Конечно, он играл на ударных в группе, однако учился даже хуже Нока и говорил с фальшивым калифорнийским акцентом, а изо рта при этом вечно несло кукурузными чипсами. Броуди употреблял словечки вроде «опупенно» и «радикально», а длинные грязные ногти свидетельствовали, что он тайный неряха, как тот парень из «Над пропастью во ржи» – одной из немногих книг школьной программы, которую Нок дочитал до конца (ну, почти).

Влечение Иззи к Броуди было загадкой, обернутой в тайну и сверху еще замотанной такой целлофановой оболочкой, в каких продают видеоигры и которую практически невозможно открыть, только если зубами.

– Нок, – мягко начала Аннмари, – тебе не понравится то, что я собираюсь сказать…

– Пожалуйста, только не говори, что мне нужно двигаться дальше, – откликнулся он, сворачивая на дорожку к дому.

– Просто – сколько еще можно ждать? Ей все о тебе известно, Нок. А если кто-то знает тебя и все равно не хочет…

– Ого. Это было жестоко.

– Слушай, мне правда жаль, малыш…

На другом конце линии снова послышался шелест бумаг. Нок представил Аннмари в ее крутом офисе на двадцать третьем этаже Аон-центра: ноги в чулках закинуты на стол, блейзер в тонкую полоску прикрывает змеящиеся по обоим предплечьям татуировки. Цветы, русалки, на одном запястье имя Сэл, на другом – Патрика… Во всю спину красуется полное генеалогическое древо семьи Флэнаган – двадцать восемь имен, и это только пока. Сестра любила шутить, мол, хорошо, что она пухленькая, иначе давно бы уже место кончилось.

– …Я, наверное, просто устала. Понимаешь, я-то тебя люблю, и мне сложно понять, почему другой человек к тебе этого не испытывает.

– Пока не испытывает.

– Ну да. Пока. Верно. Спокойной ночи, Нок-Малышок.

– Не называй меня так. Спокойной ночи.

Повернув ключ в замке, Нок на цыпочках вошел в гостиную. Мама с папой, как обычно, уснули перед телевизором, за своей любимой передачей «Охотники за антиквариатом». По лицам мелькали отсветы с экрана, где показывали китайскую фарфоровую вазу – в четыре тысячи оценили, ого! Нок развернул потертое зеленое покрывало, висевшее на батарее, и осторожно набросил родителям на колени. Взял чайную чашку, грозившую вот-вот свалиться с закругленного подлокотника под боком у мамы, и подошел выключить телевизор. Потом, уже на кухне, сполоснул чашку под краном, стерев след от гигиенической помады, и поставил в шкафчик. Прежде чем отправиться наверх и лечь в постель, открыл холодильник и сделал несколько хороших глотков из большой упаковки молока. На мгновение застыл, вслушиваясь в неподвижную тишину дома. Из окна над раковиной струилось белое сияние полной луны, подсвечивая желтую плитку пола. В такие моменты Ноку иногда казалось, что ночное безмолвие их жилища скрывает какую-то тайну – надо лишь как следует прислушаться, и она откроется. Он немного постоял, ловя каждый, самый слабый звук, чувствуя, как ручка упаковки холодит ладонь. Однако вскоре из гостиной донесся громкий всхрап отца, и атмосфера была нарушена. Убрав молоко, Нок отправился спать.

Комната мальчиков представляла собой большую мансарду со своим особым запахом, тремя стоящими в ряд кроватями, старыми афишами с концертов любимых групп и ковром, протертым кое-где до самого линолеума. К мансарде вели восемь ступенек, и над каждой на стене висела в рамочке фотография одного из отпрысков семейства Флэнаган, от старших к младшим, с выпускного в средней школе. Точнее, всех, за исключением Патрика, чей снимок заменила старомодная картинка с изображением ангелочка. За почти три прошедших года Нок успел возненавидеть этого пухлого, розовощекого, блондинистого херувимчика с мертвыми глазами над седьмой ступенькой – его ножки с ямочками, дурацкую арфу в руках, крылышки с золотистыми перышками… Каждый раз, проходя мимо, не уставал показывать ему средний палец. Если родителям хочется думать, что Патрик стал ангелом на небесах, пусть их, но не таким же! Во-первых, он был жгучим брюнетом, а во-вторых, в жизни не прикасался к арфе!

Поднявшись, Нок включил свет и собирался уже упасть на кровать, когда заметил, что полукруглое окно в другом конце комнаты раскрыто настежь и подперто старым вантузом. Снаружи, где торчал выступ крыши первого этажа, доносились слабые отзвуки музыки. Подойдя и выглянув, Нок увидел своего брата Люка, который лежал там в тренировочных штанах и кофте с капюшоном, с телефоном на груди, заложив руки за голову и уставившись в небо с по-городскому бледной россыпью звезд. Справа стояла упаковка из двенадцати бутылок пива, слева – большой бокал с какой-то мутной коричневатой жидкостью.

– Эй! – окликнул Нок, облокотившись на подоконник и высунув голову наружу, в ночной воздух. – Так ты дома?

– Ага, – отозвался Люк, не отводя взгляда от неба.

– В пятницу ночью?

– В пятницу ночью.

Язык у Люка лишь слегка заплетался, хотя упаковка уже почти опустела. И он не успокоится, пока не прикончит все бутылки до единой.