Седагет Керимова - Когда грустят горы

А теперь приходилось смотреть на то, как его брата буквально растоптали перед всеми!..

Абумуслим, ни жив ни мертв, едва держась на ногах, вновь и вновь вспоминал вчерашнее. Испорченное им веселье односельчан, бессмысленная драка, разгневанные хозяева свадьбы, обиженные лица уходящих девушек и парней… «Как теперь я буду ходить по улицам? Как теперь смотреть в лицо кусарцам? Как вынести упреки родственников, друзей?..»

Вдруг раздался тот же повелительный голос:

– Стой!

Музыканты прервали мелодию. Ими одним взглядом подозвал к себе племянника. Абумуслим, от страха не чуя ног под собой, подошел и стал перед ним.

– Ну как, успокоилось твое сердце? Вчера ведь тебе не оказали достаточно внимания. Очередь до тебя, видите ли, не дошла. Не дали потанцевать, сколько тебе хотелось. Зато сегодня тебе никто не мешал – вся площадка принадлежала тебе! И Халидин вдобавок, – Ими повернулся к арачи. Тот кивнул.

Ими стоял лицом к лицу с Абумуслимом, и молча пронизывал его взглядом. Больше он ничего не сказал. Уж лучше бы обругал или влепил пощечину…

Сначала Шахмурад ими, а следом другие дяди и отец вышли со двора. Их сыновья, двоюродные братья Абумуслима, последовали за ними. Музыканты, собрав свои инструменты, также ушли вслед за Халидином. Абумуслим, как вкопанный, стоял посреди двора, стыдясь поднять голову и оглядеться. С веранды смотрели мать и Мис. В окнах мелькали лица его сестер. Куда теперь? Домой – стыдно. На улице тоже не покажешься. Вот бы под ним разверзлась земля…

___________________________________________

6. Шарвили – герой одноименного лезгинского эпоса.

Боясь, что в саду его увидят соседи, Абумуслим направился в хлев. Там он рухнул на кучу сена и зашелся в плаче. Он и не помнил, когда плакал в последний раз. А сейчас рыдал как ребенок… В конце концов слезы иссякли. Но куда деваться от нестерпимого чувства стыда, особенно перед Багаудином? Абумуслим чувствовал, что братишка тут – сидит в другом конце хлева, и, не издавая ни звука, смотрит на него. Присутствие младшего брата угнетало его.

Абумуслим лег на спину и, заложив руки за голову, уставился в потолок. Спустя какое-то время он приподнял голову и покрасневшими глазами поискал Багаудина. Обрадованный этим, мальчик бросился к нему, обхватил его ручонками, положил го лову ему на живот и, не говоря ни слова, закрыл глаза, горестно вздрагивая. Его поведение вновь вызвало слезы у Абумуслима. Он почувствовал: ребенок изо всех сил старается не показать старшему брату, как он давится плачем…

Абумуслим прижал его к себе, поцеловал и ласково заговорил:

– Не плачь, БатI! Умную голову палка не достанет, а для глупой и кулака мало. Ими поступил правильно. Вчера я забылся, лишился ума. Ими следовало отколотить меня, переломать мне все кости!

– Даха, значит, ты больше не будешь танцевать? – испуганно спросил Багаудин. Труднее всего было видеть его жалостливый взгляд.

– Разве я смогу теперь появляться на людях? Наверное, мне больше не следует танцевать, – Абумуслим делился с мальчиком своим горем, как со взрослым.

– Даха, ты что же, и на моей свадьбе не станцуешь?

Вопрос танцев очень беспокоил Багаудина, он был значим и важен для него. Поняв это, Абумуслим погладил мальчика по голове:

– Непременно станцую, БатI! Но на твоей свадьбе я буду танцевать по-другому. А еще – не будь я мужчиной, если еще хоть раз выпью эту отраву, называемую водкой!

От радости у Багаудина заблестели глаза:

– Правда?

– Даю тебе мужское слово! – Абумуслим произнес это так решительно, что ему невозможно было не поверить.

Потом он встал и взял братишку за руку:

– А теперь пойдем купим тебе портфель.

Мурад проснулся в полночь и забеспокоился, не обнаружив в другой комнате, на обычном месте, отца с матерью. Младший брат, пятилетний Риад, крепко спал, улыбаясь во сне, то приподнимая брови, то, как будто глубоко задумываясь. Его вид рассмешил Мурада, который был на два года старше братишки.

– Риад, эй, Риад! – он попытался разбудить младшего, но тот продолжал пребывать в сладком царстве сна.

Мурад открыл дверь и вышел на веранду, но и там никого не оказалось. Он выглянул в приоткрытую дверь в сад. Родители сидели за столом под раскидистой шелковицей. Они говорили шепотом, но Мурад сразу почувствовал, что голос у матери дрожит. Время от времени она вытирала платком глаза. «Что с мамой?» – встревожился мальчик. И отец выглядел расстроенным, что еще сильнее взволновало его. Мурад не решился показаться им и стал подслушивать, о чем они говорят.

– Если не прооперировать Риада, мы его потеряем, – плакала мать.

Отец пытался ее утешить:

– Ты уверена, что доктор поставил точный диагноз? Не стоит спешить.

Голос у него звучал, как из глубокой ямы. Мурад никогда еще не видел отца таким потерянным.

– Это уже который раз… – голос матери задрожал. Мурад впервые видел, чтобы мать плакала так горько.

Потом они долго молчали. Продрогший на ночной прохладе Мурад тоже замер, не зная, как поступить. Отец тяжело вздохнул:

– Где найти пять тысяч манатов? Это же не сто манатов, и не пятьсот. Нет никого, кто бы одолжил. Все, как и мы, с трудом сводят концы с концами.

– Да хоть и возьмем в долг, но ведь потом надо и возвращать,

– в лунном свете лицо матери выглядело таким осунувшимся, а глаза так глубоко запали, что Мураду стало бесконечно жаль ее. Захотелось подойти и приласкаться к матери. Но он оставался на месте, продолжая прислушиваться к разговору взрослых.

– Кадыр, ребенок умрет, если мы не найдем денег!

Услышав эти слова матери, Мурад не выдержал – убежал и бросился на свою постель. Уткнувшись головой в подушку, он горько расплакался. «Если не прооперируют, Риад скоро умрет», – подумал он. Что означает смерть, Мурад знал хорошо. До сих пор не забыл, как хоронили соседа, дядю Магомеда. Тогда вмес те с мальчишками с их улицы он тайком пошел на кладбище. Они видели, как мужчины лопатами бросали землю в свежую могилу, куда опустили покойника. Теперь Мураду мерещилась картина непередаваемого горя: вместо дяди Магомеда люди хоронили Риада, лопатами бросая на него землю.

Вскочив с постели, Мурад вытер глаза и подошел к младшему брату. Он взял маленькую, беленькую ручку Риада, спавшего, не подозревая ни о чем, и прижал к своим губам. Мурад вспомнил, что постоянно обижал братишку, часто доводил его до слез, бывало, что и поколачивал. Особенно изводил его, когда видел, что родители ласкают Риада. Без причины придирался к нему, отбирал его игрушки. Часто играл не с Риадом, а с другими детьми со двора. Как бы Риад ни упрашивал и умолял поиграть с ним, он делал вид, что не замечает его. Порой он раздавливал ногой любимую игрушку Риада. И когда тот плакал, Мурад радовался. Больше всего Мурада злила странная закономерность: если он расплачется, то родителей это не особенно трогает, но как только Риад проронит хоть слезинку, тотчас начинаются упреки: