Джанелль Браун - Красивые вещи

– А моя мать легкомысленная, – вдруг выпалила я. – Да, она легкомысленная, делает кучу глупостей, а когда совсем напортачит, спасается бегством. Нет, я знаю, что хочет все делать по-хорошему – по крайней мере, когда речь идет обо мне. Она только того и хочет – обо мне заботиться, но я устала от ее неудач. Получается, что из нас двоих взрослая я.

Бенни изучающе посмотрел на меня:

– Хотя бы твоя мать не пытается тебя изменить.

– Шутишь? Она вбила себе в голову, что я стану супер-ученой-рок-звездой-президентом-председателем-совета-директоров. Нет, она на меня не давит. Просто я должна добиться всего того, что не удалось ей, стать тем, кем она не смогла стать. Я должна сделать так, чтобы она уверилась в том, что своей жизнью не окончательно угробила мою.

Я вылила остатки холодного кофе под лавочку и стала рассматривать коричневые брызги на белом снегу. Меня удивили собственные слова. Я тут же пожалела о них – ведь я словно бы каким-то образом предала мать. И все же что-то пробудилось внутри меня, какое-то темное и горькое зерно негодования. Прежде я никогда ничего подобного не ощущала. Я насладилась этим чувством, позволила ему заполнить меня. Почему моя жизнь такова? Почему моя мать не умела печь маленькие кексы? Почему она не работала администратором в ветеринарной клинике или воспитательницей в детском саду? Почему я все время чувствовала себя так, словно все в моей жизни идет наперекосяк, что у меня нет шанса честно достигнуть цели и, наверное, никогда не будет?

Что-то прикоснулось к моей спине. Это была рука Бенни. Он попробовал бережно преодолеть расстояние между нами и осторожно прикоснулся ко мне. Словно бы обнял меня, но не до конца. Мы оба были в теплых парках, и их толстый наполнитель отделял нас друг от друга. Я не могла ощутить тепло тела Бенни, закрытого коконом куртки. Я опустила голову на его плечо, и мы несколько минут сидели молча. Снова пошел снег. Я чувствовала, как снежинки прикасаются к моим щекам и превращаются в крошечные холодные капельки.

– А здесь не так уж и плохо, – пробормотала я.

– Да, – согласился Бенни. – Не так уж плохо.

Почему нас потянуло друг к другу? Может потому, что других вариантов не было, или все же что-то особенное таилось в наших характерах, что-то, что нас объединяло? Теперь, когда миновало десять лет, я оглядываюсь назад и гадаю – может быть, мы все-таки сошлись не из-за того, что нас сближало, а из-за того, что было в нас разным? Может быть, то, что мы оба были в Тахо чужаками и прибыли туда как бы с двух крайних точек некоей шкалы ценностей, означало, что мы на самом деле не способны что-то сравнивать и противопоставлять и выяснять, чего нам обоим недостает. Мы были родом из такого отчаяния, что просто ничего не могли поделать, кроме как только потянуться друг к другу. Мы были подростками и ничего лучше этого не знали.

Можно так ответить на этот вопрос. А можно иначе: возможно, первая любовь – это просто неизбежное эмоциональное потрясение, когда ты встречаешь первого человека в жизни, которому ты вправду небезразличен.

К началу марта наши обычные встречи – автобус, кафе, скамейки на берегу – пришлось отменить. Стало холоднее, задул арктический ветер, а красивый заснеженный пейзаж с туристических открыток весь покрылся толстой коркой льда. Сдвинутый бульдозерами на обочины дорог снег лежал грязными, почерневшими сугробами. И настроение у местных жителей было соответствующее. Они уныло тащились по жизни, преодолевая третий месяц зимы.

Как-то раз, ближе к вечеру, когда мы ехали из школы до города, Бенни сказал мне:

– Давай сегодня зайдем к вам.

При мысли о нашем домике, где к стенам были пришпилены куски ткани с блестками, где стояла разномастная паршивая мебель, а крышка кухонного стола была изрезана ножом, мне стало не по себе. Но сильнее всего меня испугала мысль о матери – какой шум она поднимет из-за Бенни. Я представила, что Бенни видит, как моя мать собирается на работу, как валит пар из ванной, как визжит фен. Представила, как после работы мать отклеивает от век накладные ресницы и бросает их на журнальный столик в гостиной.

– Лучше не надо, – сказала я.

Бенни скорчил рожицу:

– Да ладно. Вряд ли все настолько плохо.

– Домик совсем крошечный. Мать нам будет все время мешать. – Я растерялась. – Давай лучше к тебе пойдем.

Я ждала, что Бенни отведет взгляд и тем самым даст мне понять, что я перешла запретную линию. Но он только быстро улыбнулся.

– Пойдем, – сказал он. – Только дай мне слово, что не струсишь.

– Не струшу.

Взгляд Бенни стал печальным.

– Да нет, струсишь. Но это нормально. Я тебя прощаю.

На этот раз, доехав до Тахо-Сити, мы не пошли в город, а пересели на другой автобус и направились к западному берегу озера. Чем ближе мы были к дому, тем больше волновался Бенни. Он размахивал руками и постукивал ногами и зачем-то начал читать мне лекцию про стили комиксов, о которых я даже не слышала.

А потом он вдруг сказал:

– ОК, приехали.

Он вскочил и дал знак водителю, что мы хотим выйти. Автобус послушно содрогнулся, останавливаясь, двери открылись, и мы оказалась на заледеневшей дороге. Я устремила взгляд на показавшийся мне бесконечным забор, сложенный из речных валунов. Забор был таким высоким, что за ним ничего не было видно, и вдобавок его венчали железные колья. Бенни перебежал через дорогу, к воротам и набрал комбинацию цифр на кодовом замке. Створки ворот открылись, при этом нижний край противно скрежетал, задевая лед. Как только мы вошли за ворота, вдруг стало тихо-тихо. Я услышала, как ветер шевелит хвою сосен, как поскрипывают деревья под грузом тяжелых шапок снега на ветках. Мы медленно пошли по подъездной дороге, и наконец перед нами возник особняк.

Таких домов я прежде никогда не видела. Он был похож на настоящий замок – такой, каким я могла представить себе замок. И хотя я понимала, что это не так, все равно в этом доме было что-то чужеродное, иное. Глядя на него, я представляла себе фейерверки, приемы с застольями в саду, полированные деревянные лодки на озере и слуг в ливреях, подающих гостям шампанское в хрустальных бокалах с плоским дном.

– Не пойму, чего я тут должна была испугаться, – сказала я. – Мой дом в Вегасе был больше.

– Ха-ха. – Бенни показал мне язык. Язык был розовый и бугристый, а щеки у Бенни на морозе раскраснелись. – Видела бы ты домину моего дяди в Пеббл-Бич. Наш рядом не стоял. Но наш дом жутко старинный. Моя мама всю дорогу жалуется, что дом древний, что тут сыро и что она бы тут все переделала, но я так думаю, это дохлый номер. Дом просто-напросто хочет оставаться таким, как есть.

С этими словами Бенни взбежал вверх по ступенькам крыльца и открыл парадную дверь с таким видом, будто это был дом как дом, ничего особенного.