Сара Пеннер - Тайная лавка ядов

Выйдя из метро под ливень, я увидела прямо перед собой Британскую библиотеку. Я побежала трусцой, оттянув ворот в безнадежной попытке проветрить майку изнутри. И, что еще хуже, башмак – в который залилась вода, когда я наступила на берегу в лужу – так и не просох. Зайдя наконец в библиотеку, я взглянула на свое отражение в окне и вздохнула, опасаясь, что Гейнор меня отправит прочь из-за неопрятного вида.

В фойе библиотеки набились пешеходы, туристы и студенты, прятавшиеся от дождя. И все же мне казалось, что я единственная, у кого есть веская причина, чтобы здесь находиться. Многие были с рюкзаками и фотоаппаратами, а я пришла всего лишь с куском непонятного стекла в кармане и именем, даже без фамилии, женщины, которая могла тут вообще-то даже и не работать. На мгновение я задумалась, не пора ли сдаться; возможно, пора отыскать себе сэндвич и заняться составлением настоящего плана.

Едва эта мысль обозначилась у меня в мозгу, я покачала головой. Что-то именно такое сказал бы Джеймс. Дождь продолжал лупить по окнам библиотеки, и я решила игнорировать голос разума – тот самый, который велел мне порвать заявление в Кембридж и подтолкнул пойти работать на семейную ферму. Вместо этого я спросила себя, что бы сделала прежняя Кэролайн – Кэролайн десятилетней давности, увлеченная студентка, еще не ослепленная бриллиантом на своем пальце.

Я подошла к лестнице, где толклась группа вытаращивших глаза туристов, развернувших перед собой буклет и раскидавших под ногами чехлы от зонтов. Возле лестницы сидела за столом молодая служащая; я пошла к ней и с облегчением увидела, что ее не возмущает моя мокрая неопрятная одежда.

Я сказала ей, что мне нужно поговорить с Гейнор, но она только хихикнула.

– У нас больше тысячи сотрудников, – сказала она. – Вы знаете, в каком отделе она работает?

– Карт, – сказала я, сразу ощутив, что у меня больше оснований тут быть, чем минуту назад.

Служащая поискала в компьютере, кивнула и сказала, что в справочной читального зала карт на третьем этаже действительно работает Гейнор Бэймонт. Потом указала мне дорогу к лифтам.

Через несколько минут я стояла перед справочным столом в читальном зале карт, глядя, как привлекательная женщина за тридцать с волнистыми каштановыми волосами склоняется над черно-белой картой с лупой в одной руке и карандашом в другой; ее лоб покрывали сосредоточенные морщины. Минуту-другую спустя она выпрямилась, чтобы размять спину, и вздрогнула, увидев меня.

– Простите, что беспокою, – прошептала я, поскольку в зале не было слышно почти ни звука. – Я ищу Гейнор.

Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась.

– Вы пришли в нужное место. Я Гейнор. – Она отложила лупу и убрала с лица упавшую прядь волос. – Чем я могу вам помочь?

Теперь, когда я стояла перед ней, моя просьба казалась нелепой. Было понятно, что эта карта – беспорядочная путаница кривых линий и мелких надписей – сейчас представляет собой важную часть ее исследования.

– Я могу зайти попозже, – предложила я, отчасти надеясь, что она ухватится за это предложение, отправит меня прочь и таким образом заставит заняться чем-то более плодотворным.

– Не говорите ерунды. Этой карте сто пятьдесят лет. Она не изменится за ближайшие пять минут.

Я сунула руку в карман, вызвав у Гейнор растерянный взгляд: она, наверное, больше привыкла к студентам с длинными, свернутыми в трубку пергаментами, чем к промокшим под дождем женщинам, достающим из кармана какую-то мелочь.

– Я недавно нашла это на берегу реки. Была в группе по мадларкингу – с нами занимался человек, которого зовут Альф, – и он мне сказал, чтобы я пошла к вам. Вы его знаете?

Гейнор широко улыбнулась.

– Вообще-то он мой папа.

– Ой! – воскликнула я, и ближайший посетитель бросил на меня раздраженный взгляд. Как хитро со стороны Альфа Холостяка ничего мне не сказать! – Ну, здесь есть значок… – Я показала. – Это единственный знак на флаконе. По-моему, это медведь. Мне просто интересно, откуда он мог взяться.

Она с интересом склонила голову набок.

– Большинство людей не заинтересовались бы такой вещью. – Гейнор протянула руку, и я отдала ей флакон. – Вы, наверное, историк или исследователь?

Я улыбнулась.

– Не профессиональный. Но немного интересуюсь историей.

Гейнор подняла на меня глаза:

– Мы родственные души. Я по работе вижу самые разные карты, но больше всего люблю старые, темные. Они всегда оставляют разные возможности для интерпретации, поскольку места со временем заметно меняются.

Места и люди, подумала я. Я чувствовала перемену в самой себе как раз в этот момент: беспокойство во мне ухватилось за возможность приключения, за вылазку в мое давно утраченное увлечение прошлыми временами.

Гейнор подняла флакон к свету.

– Я видела несколько старинных флаконов вроде этого, но обычно они чуть крупнее. Мне всегда казалось, что в них есть что-то неприятное, ведь неизвестно толком, что там когда-то было. Кровь или мышьяк, так я думала, когда была маленькой.

Она пристальнее рассмотрела гравировку, провела по миниатюрному животному пальцем.

– Правда похоже на маленького медведя. Странно, что больше нет никаких знаков, но, наверное, можно счесть, что он когда-то принадлежал хозяину лавки, вроде аптекарской. – Она вздохнула, возвращая мне флакон. – У папы золотое сердце, но я не понимаю, зачем он послал вас ко мне. Я честно не представляю, что это за флакон или откуда он.

Она взглянула на лежавшую перед ней карту, вежливый способ дать мне понять, что наш краткий разговор окончен.

Тупик. От разочарования у меня вытянулось лицо. Я поблагодарила Гейнор за то, что уделила мне время, и пошла прочь от стола. Но едва я развернулась, она меня позвала:

– Простите, мисс, я не расслышала, как вас зовут?

– Кэролайн. Кэролайн Парсуэлл.

– Вы из Штатов?

Я улыбнулась:

– По акценту, наверное, сразу понятно. Да, я приехала туристом.

Гейнор взяла ручку и склонилась над картой.

– Ну, Кэролайн, если я еще чем-то могу вам помочь или если выясните что-то о флаконе, я с радостью вас выслушаю.

– Конечно, – сказала я, кладя флакон в карман.

Впав в уныние, я решила забыть и про этот предмет, и вообще про мадларкинг. Я, в общем, не очень-то верила в то, что некоторые находки – это судьба.

Я проснулась от боли в животе, какой не испытывала прежде. Сунула руки под ночную сорочку, прижала пальцы к коже. Кожа под ними была на ощупь теплой и припухшей, и я сжала зубы, когда внутри начала разрастаться тупая боль.

Боль была не такая, как бывает, когда объешься сладостей или закружишься со светлячками в саду, как бывало дома. Она гнездилась ниже, словно мне нужно было облегчиться. Я побежала к горшку, но тяжесть все равно не ушла.