Орли Кастель-Блюм - Египетский роман

В школе думали, что отец у нее христианин, а отцу, еврею и атеисту, было все равно, в какой школе учится дочь. Он был инженер-мостостроитель, всегда с тетрадью и карандашом в сумке. Со временем некоторые его мосты будут разбомблены Израилем. Мать была набожна – они с отцом страшно ссорились из-за веры, – но все-таки согласилась отдать дочь в христианскую школу с условием, что та не будет заходить в церковь и осенять себя крестом, а если уж придется, пусть крестится в противоположную сторону. Разумеется, Вивиан заходила в церковь, этого никак нельзя было избежать, но креститься не крестилась ни в ту, ни в другую сторону.

Форма и впрямь прекрасная. Зимой – темно-синяя юбка-плиссе хорошего качества и того же цвета блузка из плотной ткани, а на ней витиевато вышито английское название: The Immaculate Conception School. Летом – большая соломенная шляпка со школьным гербом, юбка та же самая, а блузка – хлопковая, кремовая, с круглым воротником. И галстук на шее в любое время года.

Преподавали монахини-францисканки, миссионерки из Ирландии. Они вели занятия по-английски. Хор девочек выступал тоже на английском языке, пела в нем и Вивиан. На одной из репетиций ее похвалили перед всеми, сказали, соловьиный голос, поставили в первый ряд петь сопрано. Потом она много раз исполняла соло. Монахини относились к ней как к обладательнице Божьего дара.

Восхищение монахинь пробудило в Вивиан огромную гордость, несовместимую, казалось бы, с побоями и унижениями, которым подвергал ее старший брат, а отчасти и мать, превратившаяся в тень при своем первенце. Монахини внушали, что Вивиан предстоят великие дела, что она будет выступать перед полными залами, а дома ей говорили, что она должна сидеть тихо, не открывать рта и делать, что велят. Наверное, из-за этого противоречия и разочарования – в итоге она собирала не огромные залы, а всего лишь банковские квитанции – у Вивиан, уже когда она стала взрослой, начались внезапные вспышки ярости. В безжалостном «плавильном котле» [8] Официальное наименование правительственной политики, направленной на культурную интеграцию репатриантов из разных стран. Государства Израиль эта банковская служащая, не поднимавшая глаз от бумаг, могла при случае мгновенно взорваться и обрушиться на коллег. У себя дома она управляла дочерьми по принципу «разделяй и властвуй».

Большую часть жизни Вивиан не здоровалась и не прощалась, просто из принципа, просто потому, что ей не нравилось произносить «шалом». В доме само собой понятно, что прощаться незачем, достаточно просто закрыть дверь, и не обязательно тихо. В банке и в других местах, где приходилось здороваться, она заставляла себя это делать, еле слышно и совершенно неестественно, на языке, так и не ставшем для нее родным: «Всем шалом». Иногда ей потом приходилось долго спорить, сказала она «шалом» или нет.

С дочерьми она не здоровалась, но начинала разговор с какого-нибудь эпитета или предлога, за которым шло дополнение, и оно-то как раз и было для нее главным, как бы подлежащим. Иногда она начинала фразу словно после запятой, опустив то, что должно было стоять до того, – пусть дочери подключаются к потоку ее сознания, других сознаний для Вивиан не существовало, для девушек же такая форма общения была довольно-таки изнурительной. Иногда внезапно, без предуведомления, упоминалось название обанкротившейся компании, или даже часть названия обанкротившейся компании, или имя покойника, чью одежду делят наследники, сведения о погоде в далекой стране, просмотренные накануне телепрограммы, имя выступившего с речью президента Соединенных Штатов – а потом шел набор слов, из которого было трудно воссоздать ситуацию. Вивиан соединяла эти слова синтаксисом, совершенно не похожим на общепринятый: предложения без главных членов, с эмфазисом, предшествующим основной мысли.

Не исключено, что этому синтаксису ее научили монахини в школе, или же такая затейливая манера выражаться получилась из сочетания синтаксических правил английского, французского и арабского.

В доме главенствовал французский. Арабский и иврит пребывали в подполье. Вивиан учила своих дочерей французским строфам, которые привезла с собой из Египта. Например,

Чарли и Вивиан с двумя дочерьми проживали на углу проспекта Нордау и улицы Александра Янная, неподалеку от проспекта Ибн-Гвироля. Вита и Адель с единственной дочерью жили в начале улицы Йеуды Маккавея, тоже неподалеку от проспекта Ибн-Гвироля, только с восточной стороны. Обе квартиры размещались на четвертом, верхнем этаже. У Чарли и Вивиан балкон выходил на запад, а у Виты и Адели – на восток. Мужчины не мыслили своего существования без изрядной доли солнца. К Вите солнце приходило в первой половине дня, а к Чарли – во второй.

Старшая Дочь Чарли и Единственная Дочь Виты все детство постоянно курсировали между двумя квартирами. Единственной Дочери очень нравились блюда, которые готовил Чарли, и она приходила подкормиться, потому что в их доме насчет съестного царила жесткая дисциплина.

Смерть трех дочерей побудила Флор Кастиль, мать Чарли, цепляться за младшенького, не заставшего сестер в живых. Целые дни он проводил вместе с ней на кухне, пока горе не одолело мать и смерть не унесла ее. Всего пятьдесят лет прожила Флор. Уцелела ли поныне могила на еврейском кладбище Каира?

Флор Кастиль научила Чарли готовить пятничную и субботнюю трапезы и на каждый день недели тоже что-нибудь особенное. Ее блюда из года в год становились все острее. Она учила сына регулировать огонь, использовать тмин и куркуму, а главное – побольше черного перца.

В итоге блюда, которые готовил Чарли, были остры и неподражаемо вкусны. Благодаря такой выучке он полностью взял на себя стряпню в квартире на проспекте Нордау. Обвязавшись фартуком, он резал, строгал, жарил, перемешивал на маленькой кухне с таким суровым видом, словно речь шла по меньшей мере о предотвращении семейной катастрофы. Все его движения – к полке, к холодильнику, к плите – были стремительными и нервными. Категорически запрещалось его отвлекать.

Когда Чарли, отлучившись от плиты, выходил на балкон выкурить несколько сигарет подряд, Вивиан пробиралась на кухню и отливала немного соуса в раковину, разбавляя остаток подсахаренной водой. Застав ее на месте преступления, Чарли разражался страшным криком, а потом долго возился с пострадавшим блюдом, исцеляя его с помощью куркумы, горчицы и черного перца.

Квартира Чарли и Вивиан была всего лишь двухкомнатной, зато с огромным балконом, намного шире и выше, чем у Виты и Адели. Сюда залетал морской бриз, и дух захватывало от вида: угловой балкон одной стороной выходил на проспект, усаженный красивыми кряжистыми деревьями, а другой – на маленькую кипарисовую улочку. Толстые стволы кипарисов снизу были облеплены белыми грибами-паразитами. Дети давили грибы, пытались извести их, но безуспешно: симбионты появлялись снова и снова.