Орли Кастель-Блюм - Женщина, которая... Сборник рассказов

Жила-была женщина, которой хотелось убить кого-нибудь, предпочтительно толстяка. Не подумайте напрасно: лишить жизни кого-нибудь пожирней она желала не для того, чтобы исхудалым детям где-то там, в Нью-Дели, перепало больше пищи. У нее были свои скрытые, темные мотивы. Ей снилось, что в руке она держит пистолет, а рядом сидит с высунутым языком породистая собака колли. Ей хотелось выстрелить толстяку в живот так, чтобы пуля прошла насквозь, как слова влетают в одно ухо и вылетают из другого. Толстяка это убьет или, по крайней мере, искалечит ему внутренности. Такой эффект в нижней части его брюшной полости можно будет назвать по-разному: новый порядок, реформа, перестройка, реорганизация, дезорганизация, демонтаж, на худой конец. Толстяк, когда в него угодит пуля, рухнет на пол, как мешок с песком, но не раньше, чем сделает большие глаза и скажет: «За что?!» или «Почему именно меня?!», а затем попросит дать ему еще один шанс остаться в живых или, наоборот, потребует, чтобы его добили и тем самым выполнили свой долг до конца.

Но женщине, которой хотелось убить кого-нибудь, не так уж хотелось, чтобы этот кто-нибудь от ее убийства умер. Она не желала брать на свою совесть прекращение чужого существования, пускай даже прекращение существования толстяка, который много ест и таким образом отнимает пищу у маленьких детей, застрявших в Индии. Впрочем, без пистолета или ножа все равно нельзя предпринять ничего смертоубийственного, а денег у женщины не было. Тем не менее она ходила по улицам, пока не увидела очень толстого господина, которого и пригласила пройти в подворотню. Но тот не пошел. Когда людей останавливают посреди улицы и предлагают пройти в подворотню, большинство сразу догадываются, что дело пахнет керосином.

Нельзя заниматься самоуправством, даже если вам хочется взять в руки Закон лишь затем, чтобы согреть его у себя на груди. Нельзя нагибаться к нему, приподнимать и прижимать к себе: Закон никоим образом не ребенок. Хотя бы потому, что не вчера родился на свет.

Упадет Закон или споткнется — не мешайте ему встать на ноги самому! Зайдет в старый парк отдохнуть на скамеечке — не приближайтесь к нему! И не спорьте! Ибо дело не в том, что Закон не любит людей, а в том, что он терпеть не может, когда люди тискают его и сюсюкают над ним. Закон не поцелует тетеньку за то, что она ущипнула его за щечку.

Женщина, которой хотелось убить кого-нибудь, думала, что Закон не станет сопротивляться, и она сможет его приласкать и пеленки переменить, и ванночку сделать, разумеется, если только не закапризничает. В мире многое хочется взять в руки и приласкать, как бездомного младенца или лисенка с перебитой ножкой, — вот и приходится выставлять сильную охрану из числа профессионалов и бывших битников.

Женщина думала, что мир принадлежит ее папаше, а раз так, то почему бы не убить кого-нибудь, если есть такое желание. Но брать Закон в свои руки категорически воспрещается, и кому же не известно, чем кончают нарушители!

Весь мир завален кинокартинами и книгами о том, как желание взять Закон в свои руки сталкивается с соображениями, по которым лучше его не трогать, а также о том, что бывает, когда с Законом обращаются, как с бездомным младенцем, которого так хочется задушить поцелуями во все места (не исключая заднего, что очень популярно среди частных сыщиков).

Книг, слава Богу, навалом, кинокартин тоже, но женщине не терпелось узнать на личном опыте, что будет, если она возьмет Закон в руки: Закону ли станет дурно от того, что она убьет толстяка, или ее стошнит.

Она встала рано утром, пошла и купила хороший пистолет, к нему хорошие патроны и отправилась гулять по городу. Мимо текли прохожие, и она выискивала физиономию, с которой стоило бы свести счеты. Но не попадался никто, на ком можно было бы заострить внимание. Люди шли, как они ходят всегда, то есть туда-сюда, незаметно исчезая из виду.

Женщина вышла на большую площадь, где было множество магазинов с потрескавшимися витринами и унылыми манекенами. Она вынула пистолет и приготовила взять Закон в свои руки, но вместо этого, точно по мановению волшебной палочки, приставила дуло к собственному виску и нажала на гашетку. Пистолет не выстрелил, так как женщина забыла его зарядить. Слегка растерявшись, она бросила оружие в фонтан в центре площади, но по дороге в воду пистолет обернулся не то скворцом, не то трясогузкой и улетел далеко-далеко. Не в то ли место на земле, где Закон можно смело брать в руки без вреда для себя, а главное — для других, чтобы хорошенько рассмотреть его с близкого расстояния и даже послушать его историю?

Жила-была женщина, у которой начались родовые схватки, и ее отвезли в больницу. Муж пошел было за ней в родильную, а жена и врачи стали его отговаривать. Мол, не стоит, да и зачем! Необязательно иметь допуск ко всему на свете.

Муж выхватил из кармана свои сигареты, «Джентльменские», да, да, и дал им, что называется, прикурить. Жена кричала от болей всю ночь, но не она же одна кричала, в родильных комнатах многие кричат.

Через каждые три минуты ее схватывало, доктор подходил, информировал, на сколько пальцев раскрылась матка, роды, говорит, уже начинаются, и рекомендовал, чтобы тужилась, когда скажут тужиться.

В перерывах между муками женщина лежала и слушала проклятия других рожениц. Одни проклинали ребенка, другие — своих мужиков, а третьи ругались так, без точного адреса.

Ругаться женщина не ругалась, но и «Хатикву» тоже, можно сказать, не пела. Когда боли отпускали ее, она умолкала до следующего раза. И когда приказывали тужиться, она тужилась. После того как вышел первый, ей велели отдохнуть и набраться сил: не поздней чем через четверть часа выйдет второй. Так и было. Второй вышел, сказали, легко — им легко говорить! Сестры поздравили: «У вас двое мальчиков, мазл тов [1] Пожелание счастья ( ивр. ). !», и она обрадовалась ужасно, утерла слезы и почувствовала, как ее внутренности начинают возвращаться на место.

Муж, дожидавшийся за дверью, встретил ее светлым взглядом, поцеловал в лоб, назвал большим молодцом, а она ему — что уже придумала имена: одному имя Хамураби, а другому — Навуходоносор. Муж вылупил глаза и сказал, что ей надо отлежаться.

Родильный дом наводнили семьи мужа и жены. Каждый, кто подходил к роженице с поздравлениями, узнавал от нее, что новорожденных зовет Хамураби и Навуходоносор. Муж не знал, куда деваться.

Когда люди слышали имена, которые выбрала женщина, их рука, протягивавшая букет, застывала в воздухе.

Муж видел это. Он предлагал жене нормальные имена, например, Итай или Даниэль, но все, как в колодец и муж потерял терпение. Всем, кто спрашивал, как назвали детей, он отвечал: «Итай и Даниэль», а жена говорила: «Хамураби и Навуходоносор». К вечеру муж заплакал: в коридоре у списков рожениц стоял и просто плакал. Рядом никого не было: кому охота ввязываться в семейные конфликты.