Деб Олин Анферт - Птичник № 8

Что-то с ней было не так. Дерганая, скрытная. Жила в уродливом доме – Джейни в жизни не видела такого уродства: с пластиковыми жалюзи на окнах и пластиковой же обшивкой на стенах, местами отошедшей. Никаких детей, только вялый муж, который уже начал лысеть. Джейни поспешно пригнулась к рулю, когда Кливленд вышла из дома с мусорным ведром.

Она была в отчаянии. И зачем только она придумала себе такую Кливленд, которая теперь была напрочь разрушена, зачем позволила маячить где-то на краях сознания чувству, похожему на надежду. Она потеряла форму в прачечной самообслуживания, потеряла папки для проверок – на одной из бескрайних ферм (положила куда-то и забыла про них, вспомнила только, когда Кливленд посмотрела на нее с подозрением час спустя), потеряла всякий интерес к Кливленд, потеряла способность притворяться, что ей интересно, а теперь все шло к тому, что и работу она может потерять.

Другими словами, Джейни даже не стала спрашивать Кливленд про мать.

– Спасибо большое, – сказала она отцу. – Теперь я вечно буду замерять уровень аммиака и отчищать помет с кроссовок. Мне уже даже снится, что я воняю.

И потом добавила:

– Мама с ней, наверное, всего раз или два сидела, да? Они небось толком и знакомы-то не были.

Он омерзительно пожал плечами.

– Какая разница?

– Есть разница.

– Тогда, может, у нее и спросишь?

А однажды она увидела, как Кливленд пользуется в птичнике телефоном. Один раз, потом еще. Запрещено, но кому какое дело. И опять. Наверное, сообщения читала.

Вот только ни хрена подобного…

Джейни была так разочарована в Кливленд и так упивалась своим разочарованием, что могла запросто все прозевать.

Кливленд записывала птиц на видео – нарушала принятый в штате Айова закон “Эг-Гэг”, о котором Джейни сквозь сон слышала на курсе подготовки и который, насколько она поняла, карается каким-то там наказанием или тюремным, что ли, заключением и штрафом. И вот Кливленд, такая, фотографирует – и не хорошеньких пушистых цыпочек, а вусмерть упоротых кур. Кур, которые толпятся за сеткой, с кровавыми ранами, с выпавшим яйцеводом, дохлых кур, окровавленным ворохом сброшенных в мусорный бак. Джейни наблюдала за этим неделю. Кливленд вела тайное расследование. Кто бы мог подумать. Ну и ну. Гениально. Джейни была впечатлена. Она даже немножко испугалась: надо быть реально чокнутой, чтобы вот так запросто делать такое. Кливленд, видимо, совсем того.

И еще птичье дерьмо. Его она тоже фотографировала.

Однажды в полночь Джейни сидела в машине рядом с домом Кливленд, наполовину укрывшись за каким-то мини-фургоном, вся улица – погружена в темноту, ни одного горящего окна, ни одного проблемного подростка, выбирающегося из окна. Она дремала, запрокинув голову на спинку кресла, и глаза оставила открытыми только на тонкую щелочку. А потом разом проснулась и подскочила, когда увидела, как входная дверь распахнулась и Кливленд вышла на лужайку – по сиянию росы торопливо кралась смутно различимая в темноте фигура. Кливленд села в машину и поехала. Джейни подождала немного и тронулась за ней, держась на расстоянии одного квартала. Когда Кливленд свернула налево на трассу 54, Джейни поняла, куда она направляется. Переждав десять минут на парковке забегаловки “Джек ин зе Бокс”, Джейни поехала на ферму, на которой они в тот день были с проверкой. Там-то она и обнаружила машину Кливленд – через дорогу от самого дальнего птичника. Джейни припарковалась на безопасном расстоянии, надела шапку и перчатки и в темноте зашагала по дороге. Принялась ждать, и ее дыхание в холодном воздухе собиралось в клубы и поднималось вверх.

Аммиак, темнота, вентиляторы, как самолет, идущий на взлет. Кливленд появилась из птичника с мешком в руках.

Убийственно прекрасная ночь! Крошечная фигурка Кливленд на фоне гигантского птичника! Свет, идущий из помещения, опалял ее сзади, озарял сиянием. Шум вентиляторов звучал как “ом”. Кто она такая, эта женщина? Чем таким заразила ее мать Джейни столько лет назад? Тем самым непокорным духом, который саму ее заставил покинуть этот город, а Джейни заставил сюда вернуться? Огонь ее матери, ее деда – не его ли отблески видит она сейчас? Джейни уже полагала, что зашла в тупик, но теперь…

Кливленд захлопнула дверь и исчезла. Джейни ждала. Увидела, как полоска тени рассекла темноту.

Джейни подошла сзади. Кливленд стояла, склонившись, над задним сиденьем, пара кур выбиралась из мешка.

Кливленд могли уволить. Ее могли арестовать. Она могла сесть за решетку. Ее могли заподозрить в биотерроризме. Ее могли…

– Эй, – сказала Джейни.

От неожиданности Кливленд подскочила. Выронила из рук пустой мешок. С угрозой захлопнула заднюю дверь.

– Чего тебе?

Она была в гребаной форме .

– Зачем вы это делаете? – спросила Джейни.

– Что делаю? – спросила Кливленд.

Внутри: вселенная птичника. Голые сталь и бетон, семь бесконечных рядов клеток взмывают вверх на двадцать пять футов, восемью двухэтажными ярусами. Цепная система подает корм, сеть конвейеров увозит помет. Мощные вентиляторы гонят по помещению и выдувают наружу угарный газ, сероводород, аммиак, пыль. Двадцать тысяч тусклых лампочек располагаются на равных интервалах и напоминают исполинскую новогоднюю гирлянду, солнце садится и поднимается по таймеру. Сто пятьдесят тысяч куриц стоят и ждут – чего? кого? А мимо, по широкому конвейеру, проплывают яйца.

– Зачем вы их забрали?

Курицы в машине закудахтали, но Кливленд и глазом не повела.

Психопатка, подумала Джейни.

– Джейни, я делаю свою работу. В этом разница между тем сотрудником, который продвинется по службе, и тем, из которого ничего не выйдет.

Чокнутая настолько, что, возможно, даже опасна.

– Давай, звони в управление. Я дам тебе номер.

– Нет, спасибо.

– Давай, давай.

– Нет, не хочу.

Рев вентиляторов.

– Ладно.

– Ладно.

Психопатка открыла дверцу машины.

– Эй, – снова позвала Джейни.

Кливленд обернулась.

– Сколько раз моя мать приходила с вами посидеть, когда вы были маленькой?

– Раз триста или четыреста. – Она села в машину. – И не такой уж я и маленькой тогда была.

Машина двинулась с места, и Джейни поехала за ней.

Они с Кливленд начали похищать птиц вместе. Приезжали задолго до рассвета, за несколько часов до того, как появлялись первые работники птицефермы, и через несколько после того, как уходили последние, когда казалось, здесь нет больше ничего, кроме гула машин, кудахтанья и вони, и территория освещалась одним лишь сиянием охранных ламп. Невидимый горизонт, прямые линии дорог, вспарывающие темноту. Джейни и Кливленд парковались у одного из птичников, выбирались из машины, одетые в инспекторскую форму – Кливленд настаивала, что одеваться следует именно так. Они шли через птичники, Кливленд яростно записывала “несоблюдения”: заклинившие ремни конвейера, переполненные клетки, кошка, вышагивающая по проходам. Кливленд говорила, если их накроют, беседовать с ними, чур, будет она сама. Джейни говорила: “Уж будьте добры”. Ах, как бы ей хотелось это увидеть. За такое и за решетку сесть не жалко. Они хватали сразу дюжину, по шесть тощих куриц на один грубый мешок, машину вели по очереди, в три часа ночи были уже далеко, и куры сидели, прижавшись друг к другу, на полотенцах на заднем сиденье.