Йонас Эйка - После солнца

Я очутился в Копенгагене, потный и не совсем в себе, после совершенно ненастоящего перелета. Этим словом я бы, честно говоря, назвал любое путешествие на самолете, но на этот раз, вскоре после того, как он поднялся в воздух, меня даже слегка залихорадило и в мыслях я снова пережил некоторые прошлые поездки. Сначала возвращение домой из Непала с бывшей женой, тогда еще моей девушкой. Это было наше первое путешествие вдвоем, и мы, возможно от скуки, ежились на сиденьях и жестами изображали различные сексуальные сценарии, которые нужно было угадать и записать на листе бумаги. Бумагу мы потом разрезали на кусочки, а из кусочков собирали новые сценарии, которые, опять же, нужно было воспроизводить, чтобы игра продолжалась бесконечно. Заодно мне вспомнился отъезд из Копенгагена шесть лет спустя: жена изменила мне с коллегой и примерно тогда же забеременела, а я из-за ревности впал в такие горе и панику – даже если ребенок мой, жизнь все равно, похоже, кончена, – что собрал вещи, приехал в аэропорт и сказал «Малага», почему-то именно «Малага», человеку за стойкой. А еще через несколько лет было возвращение из командировки, когда я не мог ни работать, ни даже вымолвить ни слова, потому что вид из окна при взлете меня полностью парализовал. В конце зоны вылета находилась смотровая площадка с видом на взлетно-посадочную полосу, и дети разного возраста вместе с родителями наблюдали оттуда, как взлетают самолеты. В одном углу, спиной к перилам, стояла женщина – морозный свет падал на ее длинные темные волосы – и смотрела, как к ней бежит мужчина. Когда мы пролетали мимо, он упал на землю, будто его сразила пуля. Услышать выстрел, если он вообще был, я не мог, но самолет продолжал набирать высоту, а я до самой посадки словно окаменел в кресле, силясь понять, что же все-таки увидел. Неприятным, лихорадочным в той дремоте, в которой я снова переживал эти путешествия, было то, что она скользила по поверхности сна, точно при низком давлении, там, где у меня сохранялось смутное ощущение первоначального полета – того, который я проживал сейчас и который, как и салон, тележка с едой, мои попутчики и облака за окном , скрылся за прошлыми, вспомнившимися и, таким образом, тоже совершенно ненастоящими полетами. Я почувствовал чью-то руку на своем плече и, подняв глаза, увидел лицо стюарда. Все покинули самолет, в салоне было сказочно тихо и пусто. По пути к выходу я оглядел окна и ковер, багажные полки и знаки аварийной службы, потрогал толстые швы кожаных сидений. На паспортном контроле я быстро прошел через коридор для граждан Европы. Доехал на метро до Конгенс Нюторв и поспешил в главный офис банка, чтобы в тот же день попасть на первую встречу с администратором отдела цифровых коммуникаций. Повернув за угол, я почувствовал запах плесени и гари, смешанный аромат дыма и растений, а когда увидел красно-белые оградительные ленты, ускорил шаг. Здание банка обрушилось, превратившись в крупные обломки мрамора, стали, светлого дерева, офисной мебели и материалов, распознать которые не получалось. Под самыми дальними обломками я рассмотрел край ямы – места, где земля круто западала внутрь, как западают старческие губы. Как смешно, подумалось мне: три или четыре сервера торчат между половицами и маркерными досками – теперь, когда полы выше, чтобы обезопасить людей от повышения уровня воды. Охранник сказал мне, что причина аварии неизвестна, но предполагалось, что здание провалилось в яму, разверзшуюся из-за взрыва в цепи питания. Отключилось электричество, сотрясение разбудило чуть ли не всю улицу. Это случилось ночью, никто не пострадал. Его глаза мерцали, когда он говорил, он как будто смотрел на что-то позади меня. У него за головой висел плотный рой насекомых, окрашивая небо над осколками в черный цвет. Я позвонил администратору из банка и, закурив в ожидании ответа, зашел в ближайшее кафе и сел за столик у окна. Я сидел и ел свое чили кон карне, как вдруг открылась дверь и холодный воздух обдал левую сторону моего лица. Кто-то подошел и сел рядом со мной. Я оторвался от чили и посмотрел на отражение в стекле: молодой брюнет лет двадцати, с короткими, зачесанными набок волосами, высокими висками и в прозрачных круглых очках без оправы. Сквозь его отражение я видел улицу, но и сама его кожа была бледной, почти прозрачной. «Эй», – позвал он официанта и заказал то же, что и я. Кофейная кружка была такой большой, что мне приходилось держать ее обеими руками. Кухонная дверь открылась, пар от сэндвичей заполнил помещение и капельками пота осел у меня на шее. «Откуда вы?» – внезапно спросил парень. «Гм, отсюда, – сказал я, оглядывая себя, – но я жил за границей несколько лет. Что меня выдало?» «Одежда, чемодан, очки, – сказал он. – Да все, сама ваша внешность. Вы не отсюда». – «Мне кажется, я вас уже видел», – сказал я и тут же пожалел, попытался объяснить ему, что имел в виду не его , а отражение в стекле, то, как я смотрел на него и сквозь него. От него пахло эвкалиптом и еще каким-то растением. Остальные посетители ушли, и кафе оказалось пустым, как самолет, когда меня разбудил стюард. Только официанта тоже не было, и на кухне воцарилась тишина. «Пойду покурю», – парень встал. «Лишней сигареты не найдется?» – спросил я, хотя никогда не курил. Он снял куртку с крючка и сказал: «Найдется», а я понял, что он просто хотел постоять на улице – в кафе было чертовски тихо – и, вероятно, предпочел бы выйти один. «Хорошо, когда на холоде можно покурить», – сказал я. Он кивнул и посмотрел на меня, в морозном свете его лицо стало голубовато-белым. Я посмотрел на отражение наших ног в стекле и вытащил телефон – хотел поискать отель. Планировалось, что я остановлюсь в квартире при банке, то есть в одной из комнат, которая теперь лежала в руинах, как и все остальные. «Где вы будете сегодня ночевать?» – спросил он. «Хм. – Я хотел было сказать «у друга», но, если он спросил бы адрес, вышло бы неловко, а ни одного отеля мне на ум не пришло. – Пока не знаю». – «Можете переночевать у меня, из-за саммита все гостиницы заняты». Взгляд равнодушный, а глаза сияют, как гайки на морозе. Я посмотрел на свой телефон. «Проверять незачем, я говорю правду». Он жил на чердаке в переулке рядом с Бредгаде. В комнате – никакой штукатурки и плинтусов, резкие переходы между поверхностями, как на его лице при тусклом освещении. Свет исходил от торшера, обращенного вверх, так что на потолке вырисовывалось солнце с двумя глазами посередине – нитями накала. В квартире имелись душевая кабина, стальная раковина, холодильник и переносная плита, двуспальная кровать, два стула и складной письменный стол.