Наоми Исигуро - Пути отхода

Алфи бежал. Толпа совсем поредела, и он начал рассуждать, почему люди не приходят сюда, ведь эта часть пляжа не намного дальше той. Может, им нравится в тесноте? Нравится, чтобы дети, вроде тех счастливых ребят-щенят у воды, играли вместе, толкались, хохотали, брызгали друг в друга? Еще оттуда, из толпы, гораздо ближе до мороженого, чем отсюда. Если бы мама с Уоллесом расстелили одеяло здесь, и Алфи пошел бы за мороженым, то оба рожка обязательно растаяли бы, потекли по рукавам, испачкали рубашку. Да, Алфи быстрый, и да, он старательный (хотя иногда «сплошное мученье»), но бежать с мороженым было бы трудно, даже с картонным изобретением шипоухого продавца.

Алфи перешел на трусцу, залюбовался миром, раздольем: длинная полоса песка впереди, спокойное море со слитным горизонтом вдали, едва различимые крики и смех чужих семей позади. Они стихают, так бывает, когда боль в животе проходит, и ты уже можешь почитать и забыть о ней на несколько глав. Навстречу попалась женщина, которая выгуливала пса. «Привет!» – помахал ей Алфи. «Привет!» – помахала и она. Он неторопливо трусил по пляжу, старался делать шаги подлиннее, испытывал удовольствие от ощущения силы. Гладкий влажный песок под ногами напоминал акварельную картину, в нем разноцветными блестками отражался закат.

Вокруг почти никого не осталось. Лишь одна палатка, перед которой сидел мужчина; вид у него был немножко бездомный.

– Здравствуйте! – крикнул Алфи, пробегая мимо.

– Здоров, – приветственно вскинул руку мужчина.

Люди в большинстве своем добрые, думал Алфи. Если же нет, если злые, как тот волшебник, то, наверное, их мучает головная боль или закладная, – в любом случае, до одиннадцатилетия Алфи еще целых десять месяцев. Волшебник оказался не готов, вот и все, он мог намеренно оттолкнуть Алфи, потому что им еще не положено встретиться. Слишком рано, еще не время для волшебства и предназначения.

Людей совсем не осталось, одни белые утесы. Алфи видел их чуть дальше впереди, бледные и припорошенные, будто огромные куски школьного мела. Кроме них, было только море, небо и чайки, еще какое-то бетонное сооружение… что это? Оно тянулось в море, как изогнутый серый пирс, как дорога в никуда, как стена, защита… Береговое укрепление, ну конечно! Береговое укрепление порта, из учебника географии, из приключений Лукаса в Скарроу-Пойнт. До чего же волшебно – увидеть своими глазами описанное в книге, убедиться в том, что оно существует. Вырастает перед тобой, прочное и осязаемое, подлинное.

Сидя на прохладной мокрой гальке у самых волн, Питер понимал, что вода прибывает и что Агнес дрожит, – вечерело, а на ней были только кофточка на бретельках да воздушная юбка. Он беспокоился о физическом комфорте Агнес, как беспокоился бы в данных обстоятельствах любой порядочный мужчина. Питер охотно предложил бы ей свой кафтан, но тот скрывал лишь бледную кожу и проколотый сосок с юношеским пирсингом (которым до сегодняшнего дня Питер гордился, однако сейчас в нем произошли какие-то странные перемены, и кольцо в соске стало казаться пошлым, неискренним и нарочитым). Агнес решит, что Питер торопит события. И впрямь, разве прилично снимать рубаху, льнущую к твоему обнаженному телу, и предлагать эту рубаху и полуголого себя в придачу – женщине, которую ты встретил всего пару часов назад, пусть она и утверждает, будто вы, по ее ощущениям, знакомы много лет?

Впрочем, может, связь между Питером и Агнес действительно существует, к тому же Агнес намного старше, и значит, она повидала достаточно мужских торсов; среди них наверняка попадались менее эффектные, чем торс Питера. Ох, а вдруг Агнес рассмеется? Посмотрит неодобрительно и рассмеется? Вдруг бриз, ставший к вечеру по-настоящему холодным, покроет и без того бледную и тонкую кожу Питера синеватыми мурашками; вдруг соски у него напрягутся, и Агнес рассмеется еще громче, мол, куда же смотрели ее глаза, как же она сразу не разглядела, кто такой Питер на самом деле – просто неудачник, жалкий тип, который совершенно не разбирается в астрологии, потому что он воспитывался рядом с Брайтоном, в Гастингсе, а тот, хоть и стоял у моря, ни капли не походил на Японию с Калифорнией и отличался редкой слепотой и глухотой в отношении духовной сущности Вселенной – и не мог бы стать слепее и глуше, даже если бы очень-очень старался, даже если бы писал докторскую диссертацию по духовной слепоте и глухоте.

Питер наблюдал за тем, как последние солнечные лучи освещают широкий горизонт, и вспоминал о многоэтажных парковках и о мертвых домашних животных, которых по ночам хоронили в ближайшем парке. Мысленно слышал собственный плач в вестибюлях многозальных кинотеатров, горестный плач, до боли в зубах, – разве в неполные десять лет ребенок понимает, что попкорн стоит баснословно дорого? Вспоминал куриные наггетсы Бернарда Мэттьюза, паротит, свою рвоту на липком линолеуме и жаропонижающий сироп с ягодным вкусом. Почему-то в памяти вновь всплыла женщина, увиденная недавно на берегу, та грустная мама.

Агнес встала, подняла взгляд к горизонту.

– Они напоминают мне духов, – сообщила она. – Призраков, которые являются к нам из потустороннего мира и уходят назад.

«Что?» – едва не спросил Питер, но вовремя вспомнил про их с Агнес глубокую связь и придержал язык из боязни все разрушить. Они сидели молча, волны подбирались к ступням все ближе. Питер жалел об оставленных в кабинке вьетнамках.

– Чайки, – пояснила Агнес. – Тебе не кажется? Словно духи.

Жирные потрошители мусорных контейнеров, подумал Питер, которые нагло пикируют на чипсы беспомощных туристов, пронзительно орут по утрам, точно стая гарпий, и гадят тебе на голову, пока ты идешь на работу.

– М-м, – пробормотал он. – Словно духи.

Агнес, по-прежнему дрожа, потерла обнаженные плечи. Нужно что-то предпринять, упрекнул себя Питер и вскочил.

– Давай я провожу тебя домой. Пока ты совсем не замерзла.

– Домой? – удивилась она. – Уже?

– Или куда-нибудь еще?

Питер молился, чтобы Агнес не захотела к нему, в его берлогу с кучей упаковок из-под пиццы на полу, с заплесневелыми чашками и единственным креслом, подтянутым к самому телевизору, потому что короткий провод джойстика от игровой консоли дальше не доставал.

– Нет, – рассмеялась Агнес. – Домой – это прекрасно. Точнее, в мой отель.

– Где ты поселилась?

– Чуть дальше вдоль пляжа.

– Симпатичный отель?

Агнес пожала плечами – мол, она выше материальных понятий вроде симпатичного или несимпатичного отеля.

– Пожалуй.

– Пойдем, – кивнул Питер. – Я тебя провожу.

– Это необязательно.

– Мне хочется.

– Хорошо, – проговорила Агнес.

И к его величайшему удивлению, встала на цыпочки и поцеловала Питера в щеку.