Фиона Валпи - Парижские сестры

Клэр и ее напарницы становились все худее, пытаясь выжить на тех скудных пайках, за которыми им приходилось выстаивать длинные очереди по выходным. Когда она окинула взглядом стол, ей в глаза особенно бросилось то, как свет отбрасывает темные тени на их ввалившиеся щеки и глаза. Их фигуры, в плотно облегающих белых халатах, казались пухлыми, у некоторых девушек пуговицы на них выпирали и буквально отрывались. На самом же деле эту иллюзию создавали слои разносортного платья, которое надевалось под халаты, чтобы не пропустить холод, пока они работали в atelier .

Мастерская Делавин Кутюр была загружена заказами как никогда, поэтому подготовка к Рождеству оказалась даже более беспокойной, чем в предвоенные годы. Пока в Европе разгоралась война, Париж как будто стал местом роскоши, далеким от происходящего за его пределами, поэтому создавалось впечатление, что все находившиеся в нем немцы только и делали, что покупали на черных рынках провизию, вино и дизайнерские платья для своих жен и любовниц. Оставалось только гадать, какое количество их денег осело в стране теперь, когда обменный курс валюты взлетел почти до двадцати франков за рейхсмарку.

Даже немки, получившие назначение в Париж для содействия местной администрации, могли позволить себе покупать платья от кутюр. Продавщицы в салоне про себя яростно ругали их «серыми мышами»: настолько неопрятными и неряшливыми те выглядели, приходя на примерку.

Мадемуазель Ваннье вышла из комнаты на несколько минут, чтобы принести еще одну стопку тонкого неотбеленного муслина, который использовался для макетирования более сложных предметов одежды. После того, как они были раскроены и смётаны, эти toiles [7] Здесь: макеты, детали ( фр. ) снова были разрознены и использованы в качестве шаблонов, чтобы убедиться, что более дорогие ткани, используемые для готовой одежды, были скроены аккуратно и с минимальными потерями.

Воспользовавшись отсутствием мадемуазель Ваннье, Клэр присоединилась к болтовне и сплетням с другими швеями, сидевшими за столом: по слухам, одна из моделей салона вступила в связь с немецким солдатом, и тут мнение девушек разделилось. Некоторые испытывали подлинный шок и отвращение, другие же интересовались: а что делать девушке? Французов в городе сейчас осталось так мало, ведь любой трудоспособный мужчина, которому удалось выжить, отправлялся работать на фабрики и в лагеря Германии, и молодым француженкам приходилось поневоле выбирать: остаться в старых девах или быть изнеженной и избалованной богатым немецким любовником.

Из-под ресниц Клэр взглянула на Мирей, сидевшую рядом. В эти дни она казалась такой отстраненной. Мирей больше не участвовала в девичьей болтовне, стараясь сосредоточиться на своей работе. Теперь она всегда была занята, ничем не напоминала живую, веселую подружку, какой была до оккупации, и, казалось, большую часть времени была погружена в свои мысли. Даже по вечерам и в выходные дни она оставалась замкнутой, часто пропадала неизвестно куда и не приглашала Клэр с собой. Расспрашивать Мирей не имело смысла, как поняла Клэр, поскольку подруга в ответ только грустно улыбалась и качала головой, отказываясь отвечать. Возможно, она действительно играла в свое «сопротивление», как и грозилась, едва вернувшись в Париж, но Клэр не могла понять, какую пользу подобные игры могут принести их родине. Однако если Мирей приспичило ввязяться в шпионскую авантюру и водиться с какой-то компанией, пусть себе тешится.

Но Клэр действительно скучала по дружбе, которую они когда-то разделяли. На данный момент в комнатах над магазином спали только две другие девушки, они были из другой смены, поэтому, как правило, исключали Клэр из своих развлечений, предполагая, что она будет проводить свободное время с Мирей.

Клэр отрезала нитку и стала разглаживать алую ткань, наслаждаясь чувством, доставляемым этой роскошью. Ее пальцы, загрубевшие от холода и работы, слегка зацепились за креп.

Потирая большим пальцем потрескавшуюся кожу на кончиках остальных пальцев, Клэр мысленно перенеслась обратно в годы, проведенные в Порт-Мейлон. После того, как ее мать умерла от пневмонии, спровоцированной сыростью, холодом и истощением, оставив свою единственную дочь с наследством из серебряного наперстка и подушечки для булавок, наполненной кофейной гущей, Клэр пришлось взяться за штопку носков и починку одежды отца и четырех старших братьев. Булавки и иголки быстро ржавели на морском воздухе, и ей приходилось часто останавливаться, протирая их наждачной бумагой, чтобы они не затупились и не испачкали ткань рубашек отца и братьев маленькими коричневыми отметинами, так похожими на высохшие капельки крови. Пока она сидела за шитьем рядом с кухней, которая теперь стала ее домом, ее и без того израненные пальцы покрывали все новые и новые трещины, но в ней понемногу зрела решимость сделать доставшееся наследство из иголок и булавок своим пропуском в лучшую жизнь. Ведь это было все, чем она обладала. И ей нужно воспользоваться всем этим, чтобы не последовать по стопам матери и избрать свой собственный путь. Клэр не выдерживала мыслей о могиле матери в церковном дворе на холме. Вместо этого она предпочитала думать о возможной жизни в другом месте, где все исполнено элегантности и утонченности. Поэтому она сосредотачивалась на том, чтобы ее швы становились все тоньше и аккуратнее, чтобы шитье было быстрым, но тщательным.

Ее раздумья о столь приятных для нее вещах были своего рода способом хотя бы на время убежать от грубого, требующего постоянной покорности воспитания в доме, полном мужчин, проводящих все свое время в попытках удержать рыбацкие сети от цепкой хватки холодных атлантических вод. Когда ее отец и братья уходили в плавание, она предлагала соседям по поселку свои услуги по пошиву, получая за это по несколько су, которые хранила в старом носке, упрятанном на самое дно ее швейной корзинки. Носок понемногу становился все тяжелее и растягивался под весом копившихся в нем монет. Однажды она пересчитала свои деньги и обнаружила, что у нее их достаточно на билет до Парижа.

Ее отец едва отреагировал, когда она сказала ему, что уезжает. Она подозревала, что это будет для него бóльше облегчением, чем что-либо еще, ведь надо будет кормить на один рот меньше. И Клэр чувствовала, что она своим присутствием все сильнее напоминает ему о мертвой жене, ее матери, и это напоминание, вероятно, пронзало его сердце чувством вины всякий раз, когда он смотрел на нее. Он должен понимать, что ей негде будет жить, поэтому он не вправе обвинять ее в том, что она хочет уехать. Он отвез ее на станцию в Кемпере и похлопал по плечу, когда пришел поезд, взяв ее сумку и протянув ей, когда она поднялась по ступенькам в вагон: вот и все благословение, на которое он оказался способен, но даже оно превзошло ее ожидания.