Камилла Пэган - Жизнь и другие смертельные номера

Дженет засмеялась.

– Ну и хорошо. Жизнь слишком коротка.

– И то правда, – сказала я и кинула десять центов в коробочку для чаевых.

По пути домой впереди меня оказались две женщины, говорившие по-испански. Насколько я поняла, речь шла о промышленных отходах, но роскошные слова, слетавшие с их губ, вызвали у меня зависть. В школе я учила немецкий, и, хотя за уроки взималась плата как за практический бизнес-курс, я еще не попадала в ситуации, предоставлявшие возможность «пошпрехать» на «дойче». При этом я побывала в трех испаноязычных странах и с каждой поездкой все больше влюблялась в этот язык. Конечно, у меня уже нет времени, чтобы овладеть им, но я уже придумала, как захватить хотя бы щепотку этой латинской магии, прежде чем умру.

Правда, сначала я хотела убедиться, что все это не оказалось неадекватной реакцией с моей стороны. Придя домой, я позвонила в кабинет доктора Сандерса.

– Здравствуйте, это Либби, то есть Элизабет Миллер. Я вчера была на приеме, и доктор Сандерс сказал, что у меня рак. Я звоню, чтобы уточнить, какой именно рак. Я знаю, что лимфома, но не могу вспомнить остальное. Не посмотрите в моей карте?

– Понятно, – сказала секретарша. – Одну секунду. – Я услышала шуршание, потом она попросила подождать еще секунду. Через пару минут трубку взял доктор Сандерс.

– Элизабет…

– Вряд ли это вам понадобится впредь, но все называют меня Либби.

Голос у него был обеспокоенный.

– Либби, понимаю, это большое несчастье…

– Да, безусловно, – ответила я. – А теперь скажите, пожалуйста, еще раз, как называется моя опухоль?

– Подкожная панникулитообразная Т-клеточная лимфома.

– Э-э… вы бы не могли сказать по буквам?

Он сказал. Я поблагодарила и нажала на телефоне кнопку «отбой».

Вторая консультация – с доктором Гуглом – подтвердила, что диагноз у меня – хуже не бывает. Агрессивная форма – как у меня – распространяется быстро и обычно устойчива к химиотерапии. В довершение всего эта форма рака была настолько редкой, что согласиться на лечение означало на самом деле признать себя подопытным кроликом, посмертная слава которого сведется к нескольким строчкам в медицинской литературе.

Спасибо, не надо.

Я сняла рубашку и посмотрела в зеркало. Сколько времени пройдет, пока со мной не случится худшее? Кожа вокруг повязки уже перестала выглядеть как серединка недожаренной свиной вырезки. Я вернулась к компьютеру, еще немного побродила по интернету и в конце концов решила, что прогноз доктора Сандерса был подслащенной пилюлей. Если повезет, я проживу от трех до шести месяцев нормально, от шести до двенадцати месяцев ужасно и наконец по-быстрому сыграю в ящик.

У меня уже была смутная идея, с чего начать, но для вдохновения я сунула в DVD-плеер диск с фильмом Y tu mamá también [4] «И твою маму тоже» (исп.) – мексиканский фильм 2001 г. и растянулась на диване. Второй курс в колледже. Я жила в одной комнате с иностранкой по имени Исадора, и она приобщила меня к трагической красоте испанского кино. Большинство моих любимых фильмов – Lucia y el sexo, Los amantes del círculo polar, Piedras [5] «Люсия и секс», «Любовники Полярного круга», «Камни» (исп.). – были сняты в Испании, но особую слабость я питала к мексиканскому Y tu mamá también.

В этом фильме Луиза, тридцати с лишним лет, встречает на свадьбе двух мальчиков-подростков, и они хвастаются, что знают о тайном пляже под названием «Устье Рая» и зовут ее искать его вместе с ними. Узнав, что муж изменил ей, Луиза так и делает. Втроем они танцуют, и пьют, и занимаются сексом. Там еще много всего происходит – прошу прощения, если порчу сюжет, но Луиза остается на пляже и вскоре умирает от рака, о котором так и не сказала мальчикам.

Хотя я смотрела фильм, наверное, уже в девятый раз, сейчас он особенно впечатлил меня, и я рыдала, глядя, как Луиза входит в пенящиеся волны. «Жизнь похожа на прибой, поэтому отдавайся ей, как море», – говорил ее голос за кадром, а я скрючилась в позе зародыша и ревела белугой, хотя не очень понимала, что она имеет в виду.

Теперь я это узнаю. Я поеду в Мексику, пока еще в состоянии.

Была только одна крошечная проблема: мой паспорт оказался просрочен. А я и не заметила, потому что мы с Томом не путешествовали… черт возьми, сколько же? В общем, давно. Когда мы были моложе, куда мы только не ездили: на Крит, в Остин, в Буэнос-Айрес, в Бостон. Том вообще говорил, что решил жениться на мне, потому что нам было так весело путешествовать вдвоем: это значит, что у нас прекрасная совместимость, утверждал он. Но когда он стал работать, нам уже не удавалось устроить так, чтобы отпуска у нас совпадали. Теперь я думаю: может быть, виноват не столько график отпусков, сколько нежелание Тома заниматься со мной каникулярным сексом. У меня запылали щеки, когда я вспомнила его реакцию на мое желание заняться любовью два раза подряд. «Я же не машина, Либби», – сказал он, и несмотря на то, что он тут же извинился, я скрючилась под одеялом бугристой гостиничной кровати, слегка возбужденная, умеренно раздраженная и весьма расстроенная из-за своего неумеренного, сверхактивного либидо. (Я так и слышала голос Пола: «Ты же знаешь, это не имеет к тебе отношения». Теперь знаю.)

Недействующий паспорт на мгновение расхолодил меня – у меня не было в запасе шести недель, чтобы ждать, пока Госдепартамент выдаст мне новый, но тут же я выяснила, что за дополнительную плату процедуру можно сократить до двух недель. Да, в возбуждении думала я, именно так и поступлю. Я отправилась в аптеку и сфотографировалась на новый паспорт. Хотя на фото я выглядела как уже готовый жуткий труп, я отнесла его на почту и отправила вместе с чеком и необходимыми формами документов. Придя домой, я разогрела себе буррито в микроволновке и, не прекращая жевать, стала искать съемное жилье недалеко от пляжа на восточном побережье Мексики, которое, как говорят, особенно прекрасно осенью. Благодаря очередному всплеску связанного с наркоторговлей насилия, цены на билеты упали и недвижимость у моря была дешевой. Я купила билеты туда и обратно, чтобы пробыть в Мексике полтора месяца, и оплатила проживание в маленьком коттедже на частном пляже в Акумале. Если мне надоест Акумаль, я смогу отправиться в Косумель или Тулум, или в любое другое место, хотя точное местонахождение для меня не было важным: единственное, что мне требовалось для духовного восстановления, было море и песок, а еще настоящая мексиканская еда и ведра «Маргариты» (вообще-то я не пью, но пора начать).

После Мексики я полечу прямиком в Нью-Йорк, где наконец расскажу Полу об этой штуке на букву «р». Потом мы с ним поедем в Нью-Гэмпшир, где живет отец, и вместе сообщим новость. Втроем мы в последний раз съездим на могилу матери, а потом я тихо скончаюсь в окружении любящих меня людей. Честно говоря, мои планы после Мексики были расплывчаты. Когда боль станет невыносимой, я, по идее, должна напихать в карманы булыжников и войти в большой водоем, или, может быть, отыскать симпатичную теплую плиту и сунуть голову в духовку. На самом деле я слишком хорошо себя знала, чтобы понимать: ничего такого я не совершу, и папе с Полом придется смотреть, как я страдаю, пусть и недолго. Это расстраивало меня больше всего, и я старалась об этом не думать.