Александр Чак - Зеркала фантазии

Смешно!

Ты
сидишь,
постен и сух, как причетник,
но – наблюдаешь,
не пожал ли плечами хозяин,
не смеются ли половые,
и шлюхи,
вон там,
не качают ли жалостно головами:
– Бедный поэт,
он болен
или ранен в неприличное место, –

Шут,
хочешь пугалом стать?
Встань и хвати,
хвати кулаком по столу,
так,
чтобы пивная кружка
исполнила пируэт,
словно подстреленный заяц,
чтобы подпрыгнула
ваза с цветами
и хрястнулась об пол,
сверкая осколками,
хвати кулаком
и скажи:

– Эй, вы,
считающие,
что я немощен,
вы,
преходящие,
серая накипь,
червивый плод,
опавший до срока,
вы –
если я
не запускаю глаза
каждой встречной девчонке под кофту,
если я
не бросаюсь за каждым
только что снятым с плиты поцелуем
в ближайшую подворотню –
вы – ничтожества – думаете,
что я не знаю любви?
Нет,
я сам поклоняюсь идолу страсти,
я люблю;
люблю и буду любить всегда,
но только
в своей любви – я вечности жажду!

В вагоне
жарком, как калорифер,
напротив
меня
сидела – еврейка.

Ее глаза
были влажны,
как два блестящих каштана,
а бедра
под юбочкой,
короткой, как день декабря,
перемалывали мое сердце.

Она широко улыбалась –
мне, гою,
и зубы ее пылали,
как буквы,
из которых сложена фраза:
– Я страстная женщина.

Закон своих дедов
она преступила
легко,
как порог,
как плевок на асфальте.

Я
сел с нею рядом
и взял
в ладони
под душистым пальто
ее руку,
цветущую
как тюльпан.

И моя нога
прилипла к ее колену,
словно марка к конверту,
словно к телу хвостик мочала.

Уже проклюнулось утро
из огромного яйца ночи,
когда мы оставили тихо
небольшую гостиницу.

И тут вошла ты
Звериной походкой шлюхи,
Чьи объятья чреваты гибелью.

Вошла ты.

На липовых листьях сияло дыханье вселенной.
Где-то в подвалах,
Под землей,
С писком сновали мыши,
А в шерстке их
Сверкало золото стружек.

Вошла ты и сказала:
– Приду вечером. –
В небесах хороводили птицы, как теплая кровь.
Сквозь город, здания и пароходы
Я
Море вдохнул,
И на губы мои
Опустилась испарина облака,
А на зубах хрустнул песок,
В рот задутый ветром.

– Приду вечером. –
Эти слова
Рассыпались в сердце моем,
Я трепетал паутинкой.

Вечер.

И я занавесил окна.
Все.

Пряча от тебя сердце,
Я втиснул его на полку
Меж фолиантов седых,
Памяток, выпитых рюмок.

Три долгих свечи –
Красную, синюю, черную –
Я разом зажег.
Пышным желтым одеялом укрыл я постель,
Пот, стенанья и страсть
Всасывающим, словно губка.
Туда же
Придвинул скамью,
Чтобы бросить на нее твое невесомое платье
И тяжким пестиком медным прижать.

И тут вошла ты,
Пышущая, словно сквозняк,
Словно все покоряющий запах.

Вошла ты,

И жаром твоим
Покрывало, опавшее на пол,
Скрутило в берестяное кольцо.

Пламя в страхе сорвалось с фитилей
И во мрак убежало.

Вошла ты
И, с тихой улыбкой
Взяв

Мое сердце с полки
И подышав на него,
Надела себе колечком на палец.

Колечком.

Иди коснись и трогай щеки студеных стен
пройдет твоя тревога в иное перемен

У лестниц нету брода
дыханье дышит в крен
Напишемся по водам шагов дорожных в плен

В полусогнутой походке
тихо-тихо кап да кап
Близоруким гандикап звезд напихан

Леденцовый ветер ветви дышит нежностью знобит
и прикладывает губы на стекловый перелив
листьев

Знают чувства – запах трогать
шанс растения дрожит
я ему обязан многим и – родством души

Луч в упор ресница с глазом – альма матери тревог
куст неопалимый разом
вазу детских строк

Зачему сидел сутулый в лысых креслах кожи смяв
замороженных амуров в стрелках брюк и шляпу сняв

Губы – ладанкою в запах
губы лижут слово всуе
Рифмы пресс на звездных лапах знак рисует

В меру Эдгар По пьянит
ворон ворону кричит
Перспективы горло
хранит шведской мостовой гранит

Задвинье из районов где мнется дух вийонов
Вино пролито на столе и глаз болит осатанев

Твоих бокалов медной чарки
овчарки лают волк в овчарне
и с песней воровской притон
баллады и души понтон

Поверх годов барьеров – вечность
хрустел стакан
и много нас с фальцета перешли на бас
проводим жизнь беспечно

Нет такой у которой семья
позволяет пугать и быт
Голос в хрип пожирает земля
ненасытная вечность спит

Хилым – вопли аплодисмента
фолиантам – подкожный слой
запотевшие взгляды зло
Камни схвачены душ цементом

Столбенею кленово березой
непростительно спящей листвы
и пишу добиваясь родства
и шипящие пальчиком розы

Топчешь крыши закатом истерик
и заоблачно мысли в обвал
Через ты поклоняюсь Вам
умирая в кипящей постели

Эти тернии звезды венком
украшают чело и забавно
капли гнева на листике лавра
текст чужой – с этой ролью знаком

Обхохотаться нож изъяв из тела
стальных сердец перерубая нить
Судьбою нехотя безумием свистела
и приказала долго жить

Архивариусы – ложа и прикрас
загадай на решку – выпал случай
Много их – и – вируса ползучей
много нас

Что не так напишет недалека
смыслы путая котел ронял в очаг
глаз анютиных за око око
Я глядел – морщинкою скучал

У порошка отчаянья тоска
сыплется в подолы и колени
и ловят стрелы девственно олени
Ныряю в омут – чувства полоскал

Незавидно твое меню
Водопады твоей пропажи
земляные орешки даже

Ведьмы с саранчою
и опилки меди в меды
и прожорливость причем

Ты концы отдал и выплыл
горизонт качает нервы
и туманы вязкой спермы
души рёбра вздоха ниппель

И адамовым яблоком горло мозг надкушен и сердце мое
белоснежно-смертельно белье и закат перепилит
валторны воровства озорное вранье