Геза Гардони - Звезды Эгера. Т. 2

– Тут были, очевидно, образа, – сказал Добо. – Может быть, их написали еще при Иштване Святом.

Около ризницы работали две пороховые мельницы. Их вращали лошади.

Под боковым каменным сводом церкви солдаты изготовляли ручные гранаты. Два сержанта-пушкаря следили за их работой.

Гергей остановился. Взглянул на порох, на фитиль и покачал головой.

– Неладно что-нибудь? – спросил Добо.

– Ладно-то ладно, – Гергей передернул плечами, – но только уж для той башни, где я буду стоять, позвольте мне самому делать гранаты.

– Если знаешь лучший способ, расскажи нам. Ты человек ученый, а защита крепости важнее всего прочего.

– Да, я знаю лучший способ. У вас гранаты старого образца. Они трещат, подскакивают, разрываются – и делу конец. А я кладу в свои гранаты заряд.

– Какой заряд?

– Вроде маленькой гранаты. Промасленную паклю, осыпанную медными опилками, железные опилки и кусок серы. Моя граната действует дважды: разорвется – и тогда из нее выскакивает вторая граната.

Добо обернулся и крикнул работающим:

– Прекратить работу! Господин старший лейтенант Борнемисса придет к вам, и вы будете делать так, как он прикажет.

Они поднялись на колокольню, превращенную в башню.

Наверху она была огорожена плетеными турами, наполненными землей. Между турами под каменными сводами помещались пушки. А посередине – горки ядер и пороховая яма.

Отсюда видны были все наружные укрепления, охватившие огромным полукругом восточную сторону крепости, две башни на них и на башнях две круглые вышки.

Но видна была и возвышенность напротив стены, которая была вполовину ниже самой крепости.

– Да, вот здесь, с восточной стороны, и будут осаждать пуще всего, – рассудил Гергей. – А вдобавок еще по утрам здесь солнце бьет в глаза. Тут нужен человек не робкого десятка!

– Я о тебе подумал.

– Спасибо. Не подведу!

И они пожали друг другу руку.

Среди прочих пушек словно на корточках стояла огромная и массивная бронзовая пушка. В ее широкое жерло входили ядра с человеческую голову. На стволе сверкали золотом всякие надписи и украшения.

– Это Баба, – сказал Добо. – Прочти-ка, что на ней написано.

На стволе пушки в венке из пальмовых ветвей блестело изречение:

Девятого сентября солнце не показывалось. Небо затянули серые тучи. Крутые вершины Матры заволокло мглой. Погода напоминала капризного ребенка: ему и плакать хочется и на ум не пришло, из-за чего бы поплакать.

В крепости оживление: люди снуют, стучат. На нижнем рынке плотники плоско затесывают концы шестов длиной в полсажени. Тут же несколько солдат сверлят отверстия в этих затесанных концах, а шесты соединяют крест-накрест. Третья группа солдат привязывает к крестовинам просмоленную и промасленную паклю. Крестовины назывались «фурко». Их набралась уже целая куча.

Возле ризницы старик Шукан мерками отмеряет порох. Крестьяне набивают порохом небольшие кожаные мешочки и относят пушкарям.

Здесь же сержант-пушкарь Янош следит за тем, как снаряжают порохом круглые гранаты из обожженной глины. Из запальных отверстий торчат фитили длиной в пядь. Эти гранаты с зажженными фитилями забрасывают в расположение противника при помощи проволочных приспособлений, похожих на английские битки для мячей. Но бросали гранаты и с руки, а если они с ушками, то и с копья. Гранат изготовлено было уже около тысячи штук.

Возле Старых ворот стоят два длинных ряда домов, разделенные площадью нижнего рынка. Это казармы. Здесь орудуют точильщики и стучат слесари. Они обязаны чинить оружие каждому, кто принесет.

Рядом с Темными воротами, в просторных подземных стойлах, коровы и волы пережевывают жвачку. Мясники устроили бойню прямо подле крепостной стены. Кровь стекает по канавке в ров.

Для обитателей крепости каждый день закалывают по четыре, по пяти волов или коров.

Гергей стоял как раз на Шандоровской башне. Около нее из бревен и досок соорудили помост, чтобы изнутри крепости можно было подниматься на стены целым отрядом. Каменные лестницы башен не были приспособлены к тому, чтобы в случае срочной необходимости защитники сразу могли очутиться наверху.

Помосты были сооружены возле каждой башни, но у Шандоровской их переделывали заново, так как плохо вбили сваи и помост шатался.

Добо поднялся на помост вместе со своими офицерами, потом, покачав столбы, сказал:

– Столб должен быть вкопан так, чтобы он один мог удержать сто человек, если даже все остальные столбы будут сбиты. К каждому столбу поставьте подпорки и густо побелите их. – И, обернувшись к оруженосцу, добавил: – Ступай к женщинам – пусть принесут известку и кисти.

На церковной колокольне пронзительно затрубил трубач.

– Что такое? – крикнул ему Мекчеи. – Ты что трубишь? Мы же здесь!

– Идут!

И тут все офицеры поняли: идет передовой отряд турок!

Уже много дней до самого Маклара стояла длинная цепь караульных. Эта живая подзорная труба, протянувшаяся до Абоньского поля, день и ночь наблюдала за приближением турецкой рати. Переодетые лазутчики ходили и дальше, до Вамошдёра и Хатвана. Они уже донесли Добо, что турки выступили. Лейтенант Лукач Надь вызвался сделать вылазку из крепости и с отборным отрядом в двадцать четыре всадника расстроить передовые отряды турок. Но весть о прибытии головного турецкого отряда в Абонь разнеслась только сейчас. Теперь уж знали наверняка, что турки направляются именно к Эгеру.

Вот что означал возглас: «Идут!»

Мекчеи взбежал на стену и помчался к южным воротам. Добо – тоже. Офицеры последовали за ним. У южной башни они остановились и, приставив руку козырьком к глазам, глядели на дорогу, которая вела из далекой равнины через деревушки Алмадяр и Тихамер прямо к крепостным воротам.

По алмадярской дороге во весь опор летел всадник, оставляя за собой облако пыли. Шапки на голове у него не было. За спиной развевался красный доломан, висевший на ремне.

– Это мой солдат, – сказал Гергей. – Бакочаи!

Бакочаи был превосходным наездником и только волей случая стал пешим солдатом. Он все время умолял позволить ему сесть на коня и, наконец, попал в конный разъезд.

Когда он подъехал к крепости, видно было, что лицо у него в крови, а сбоку у седла болтается что-то круглое, похожее на дыню.

– Мой солдат, – воскликнул Гергей, радостно топнув ногой. – Бакочаи! Ну да, Бакочаи!

– Гм… Он, очевидно, дрался! – рассудил Добо.

– Эгерчанин! – похвалил Мекчеи.

– Но мой солдат! – весело возразил Гергей. – Мой ученик!

Вслед за гонцом, взметая клубы пыли, мчались по дороге еще трое. Остальных, вероятно, изрубили.

Стало быть, турок близко.